Глеб Елисеев - Эдгар Аллан По. Поэт кошмара и ужаса

Ударом героя случайно забрасывает на борт таинственного корабля, который выглядит столь же невообразимым, как и его команда: «Он построен из неизвестного мне материала. Это дерево обладает особым свойством, которое, как мне кажется, делает его совершенно непригодным для той цели, которой оно должно служить. Я имею в виду его необыкновенную пористость, даже независимо от того, что он весь источен червями (естественное следствие плавания в этих морях), не говоря уже о трухлявости, неизменно сопровождающей старость. Пожалуй, мое замечание может показаться слишком курьезным, но это дерево имело бы все свойства испанского дуба, если бы испанский дуб можно было каким-либо сверхъестественным способом растянуть.

При чтении последней фразы мне приходит на память афоризм одного старого, видавшего виды голландского морехода. Когда кто-нибудь высказывал сомнение в правдивости его слов, он, бывало, говаривал: „Это так же верно, как то, что есть на свете море, где даже судно растет подобно живому телу моряка“.

Час назад, набравшись храбрости, я решился подойти к группе матросов. Они не обращали на меня ни малейшего внимания и, хотя я затесался в самую их гущу, казалось, совершенно не замечали моего присутствия. Подобно тому, кого я в первый раз увидел в трюме, все они были отмечены печатью глубокой старости. Колени их дрожали от немощи, дряхлые спины сгорбились, высохшая кожа шуршала на ветру, надтреснутые голоса звучали глухо и прерывисто, глаза были затянуты мутной старческой пеленою, а седые волосы бешено трепала буря».

Герой понимает, что команда невиданного корабля некогда была обречена на бесконечные скитания по морям, но теперь их странствие наконец-то должно завершиться: «Мы, без сомнения, быстро приближаемся к какому-то ошеломляющему открытию, к разгадке некоей тайны, которой ни с кем не сможем поделиться, ибо заплатим за нее своею жизнью. Быть может, это течение ведет нас прямо к Южному полюсу… Матросы беспокойным, неверным шагом с тревогою бродят по палубе, но на лицах их написана скорее трепетная надежда, нежели безразличие отчаяния».

И вот Эдгар По в финале наносит сокрушительный удар, завершая рассказ одной потрясающей сценой, как и в «Метценгерштейне»: «Между тем ветер все еще дует нам в корму, а так как мы несем слишком много парусов, корабль по временам прямо-таки взмывает в воздух! Внезапно — о беспредельный чудовищный ужас! — справа и слева от нас льды расступаются, и мы с головокружительной скоростью начинаем описывать концентрические круги вдоль краев колоссального амфитеатра, гребни стен которого теряются в непроглядной дали. Однако для размышлений об ожидающей меня участи остается теперь слишком мало времени! Круги быстро сокращаются — мы стремглав ныряем в самую пасть водоворота, и среди неистового рева, грохота и воя океана и бури наш корабль вздрагивает и — о боже! — низвергается в бездну!»

«Рукопись, найденная в бутылке» — одновременно и история о «Летучем голландце», и спекуляция на околонаучном мифе о полой Земле, который будет так привлекать американских фантастов и в девятнадцатом, и в первой половине двадцатого века. В 1840 году По в особом примечании специально усилит акцент на прозвучавшей в финале его новеллы идее о возможном проходе внутрь нашей планеты, находящемся на одном из полюсов: «Примечание. „Рукопись, найденная в бутылке“ была впервые опубликована в 1831 году, и лишь много лет спустя я познакомился с картами Меркатора, на которых океан представлен в виде четырех потоков, устремляющихся в (северный) Полярный залив, где его должны поглотить недра земли, тогда как самый полюс представлен в виде черной скалы, вздымающейся на огромную высоту».

За победу на конкурсе Эдгар По должен был получить пятьдесят долларов, которые в тот момент оказались отличным подспорьем и для него, и для его родственников. Он даже явился в «Сатэрдей визитер», чтобы лично поблагодарить членов совета за высокую оценку его литературного труда. Позднее Джон Лэтроуб, в то время — один из редакторов журнала — вспоминал о поэте: «Он был одет в черное, а фрак его был застегнут до горла, которое было повязано черным шарфом, который он почти всегда носил. Ни частицы белого на нем не было заметно. Пальто, шляпа, сапоги и перчатки явно видали лучшие дни, но, благодаря тщательному ремонту и чистке, они выглядели вполне презентабельно». Еще Лэтроуба поразил «большой лоб, высокий, как свод храма. Это было главное в нем, все сразу это замечали, а я никогда не забывал».

А тем временем, в начале 1834 года, сильно ухудшилось состояние здоровья Джона Аллана. Водянка, которая начала его мучить еще в 1820 году в Лондоне, теперь быстро прогрессировала. И незадолго до приближавшейся к смерти отчим Эдгара По в последний раз встретился со своим приемным сыном.

Поэт, видимо узнав о состоянии Аллана, отправился в Ричмонд в феврале. Приехав, он застал старика полулежащим в кресле на заднем дворе. Герви Аллеи весьма впечатляюще реконструировал сцену последней встречи поэта и его отчима: «По ворвался в дом, оттолкнув дворецкого, и проворно взбежал по лестнице, ведущей в большую комнату с окнами на передний двор, в которой, откинувшись на подушки, сидел и читал газету Джон Аллан. Рядом с ним лежала трость. Водянка сделала его совершенно беспомощным. Насмешливо-ироническая улыбка, часто игравшая у него на губах в молодости и придававшая лицу почти приятное выражение, давно угасла. Ставший еще более крючковатым ястребиный нос и кустистые черные брови угрожающе нависли над сообщающей последние новости газетой. Но вдруг его маленькие пронзительные глазки скользнули вверх и узрели в дверях призрак, явившийся из прошлого. Время точно вернулось вспять, и перед ним, как когда-то много лет назад, стоял его юный „приемный сын“ и с мольбой глядел на „отца“, по обыкновению чувствуя себя в его присутствии скованно и неловко. Несколько мгновений они пристально смотрели друг на друга, эти два непримиримых духом человека, встретившихся в последний раз. Затем По с довольно жалким видом попытался приблизиться и заговорить со стариком. Но Аллан, точно защищаясь от нападения, схватил прислоненную к креслу трость и стал свирепо ею размахивать, изрыгая поток брани и проклятий. Он кричал, что побьет По, если тот осмелится подойти к нему ближе, и угрожающе приподнялся с кресла, словно умирающая хищная птица — страшная, неукротимая, способная и погибая сразить врага. На его крики прибежала испуганная жена и слуги-рабы, которые с позором вытолкали По за дверь. Вслед ему неслись возмущенные вопли немощного, дрожащего от гнева старика».

По в ужасе и смятении бежал из особняка Алланов. Живым своего приемного отца он больше никогда не увидел.