Глеб Елисеев - Эдгар Аллан По. Поэт кошмара и ужаса

К несчастью, на этом скандальная история не закончилась — выпивая вечером вместе с приятелями из Бостона, По демонстративно заявил, что его выступление было задуманным розыгрышем, а "уважаемые бостонцы" были вынуждены прослушать строки, которые поэт якобы написал еще в одиннадцать лет. Сплетня об этом разошлась моментально, и на следующий день редактор "Бостон ивнинг транскрипт" Корнелия Уолтер активно возмущалась выходкой заезжей знаменитости: "Поэма, прочитанная перед литературным сообществом взрослых людей, написана мальчиком! Позор! По-зор!" По тут же подлил масла в огонь, заявив на страницах "Бродвей джорнэл" буквально следующее: "Мы любим Бостон. Мы родились там — и вряд ли стоит говорить о том, что в глубине души мы стыдимся этого… у бостонцев нет души". Вдобавок он еще и заметил: "Вряд ли можно было предположить, будто мы дадим себе труд сочинить для бостонцев нечто оригинальное… хватит им и того, что они получили". В полемическом задоре поэт явно забыл о завете его матери, начертавшей на подаренной сыну картине с изображением бостонской гавани: "Для моего маленького сына Эдгара, который должен полюбить Бостон, место его рождения, где его мама нашла своих лучших друзей".

Эта непродуманная выходка, вначале, возможно, показавшаяся Эдгару По даже забавной, сильно подпортила ему имидж. Количество его недоброжелателей только увеличилось, а за поэтом все больше и больше стала закрепляться репутация обманщика, скандалиста и пьяницы.

В 1845 году не внушала особого оптимизма и литературная деятельность По. На ее фоне появилось лишь одно заметное "светлое пятно" — 19 ноября поэту удалось выпустить в издательстве "Уили и Патнэм" поэтический сборник ""Ворон" и другие стихотворения". В книгу вошли не только недавние стихи, такие как собственно "Ворон", "Спящая", "Лелли", или "Город на море", но и стародавние поэмы "Тамерлан" и "Аль-Арааф". Однако, как и в случае с предыдущими стихотворными подборками По, книга не вызвала ни одобрения у критиков, ни ажиотажа у читателей. Сборник продавался из рук вон плохо, а в печати о нем отзывались как о собрании "несовершенных стихотворений", "стихах поверхностных или абсурдных" и даже "бреде преждевременно возбужденного мозга".

Крахом закончилась и давно лелеявшаяся По идея собственного журнала. При этом ему даже не надо было начинать все с нуля — его партнеры по "Бродвей джорнэл", разочаровавшись в перспективах издания, да и в самом Эдгаре По, были готовы уступить ему владение еженедельником. Один из совладельцев и редакторов — Чарльз Бриггс — теперь напрямую называл бывшего коллегу "ничтожеством", "пьяницей", "самым большим эгоистом на свете". Однако По вначале впал в состояние почти эйфории и безумных надежд на будущее, узнав о желании остальных совладельцев выйти из дела. Он писал: "В результате бесконечных маневров, почти непостижимо для себя самого, я преуспел, последовательно избавляясь от моих партнеров". Поэт был уверен, что поведет "Бродвей джорнэл" к светлому и прибыльному грядущему, где уже не будет мешавших ему соредакторов.

Но лучше вместо интриг по устранению других совладельцев По более усердно занимался бы собственным прозаическим и поэтическим творчеством. Журнал с самого начала единоличного владычества поэта стал приносить откровенные убытки, Эдгару По пришлось уменьшить его объем, резко снизить гонорары и в итоге почти полностью заполнять его страницы собственными сочинениями да опусами знакомых и приятелей. Так, в ноябре и декабре 1845 года на страницах "Бродвей джорнэл" появились такие тексты По, как "Очки", "Повесть Крутых гор", "Четыре зверя в одном", "Продолговатый ящик" и "Правда о том, что случилось с мсье Вальдемаром". И все это были переиздания.

День ото дня финансовое положение журнала становилось всё более сложным и запутанным, и в итоге По пришлось отказаться от единоличного правления — 3 декабря 1845 года он продал половину доли в "Бродвей джорнэл" Томасу Лейну, издателю и таможенному чиновнику из Нью-Йорка. К этому моменту поэт дошел до такой степени нервного истощения, что честно признавался: "В первый раз за последние два месяца я чувствую себя самим собой — отвратительно больным и в депрессии, но все-таки самим собой. Словно я очнулся от ночного кошмара… По правде говоря, я подозреваю, что был безумен".

Результат не замедлил проявиться обычным для По образом — в конце декабря 1845 года у него начался очередной запой. Это тоже не улучшило положения дел в журнале, и 3 января 1846 года Томас Лейн объявил о закрытии "Бродвей джорнэл". По даже не попытался спасти свое неудачное детище — его единственная попытка создать собственный "идеальный журнал" ушла в прошлое. Он лишь опубликовал в последнем номере следующее обращение: "Прощальное слово к читателям. Ввиду неотложных дел, требующих моего полного внимания, а также учитывая, что цели, ради которых был создан "Бродвей джорнэл", в том, что касается моего личного участия, достигнуты, я хотел бы настоящим проститься с друзьями, равно как и с недругами, пожелав и тем и другим всяческих благ. Эдгар А. По".

Неудачи больно били по поэту, но он старался "держать удар", стремясь выглядеть перед окружающими сильным и несокрушимым человеком. Удавалось это всё хуже и хуже. Поэт Ричард Стоддард вспоминал, что как-то встретил По в Нью-Йорке "пасмурным осенним днем, уже клонившимся к вечеру. Внезапно полил сильный дождь, и он укрылся под каким-то навесом. Со мной был зонтик, и первым моим побуждением было предложить По дойти вместе со мной до дома, но что-то — разумеется, не равнодушие — остановило меня. Я пошел своей дорогой, оставив его там, под дождем — бледного, дрожащего, несчастного…"

Однако столь же часто поэта встречали совсем другим — "злым, угрюмым, пьяным" (по словам того же Стоддарда). Эдгар Аллан По всё больше и больше превращался в литературного изгоя и отщепенца.

И своими очередными поступками, в том числе и в журналистской сфере, он только упрочивал эту репутацию. Весной 1846 года По засел за несколько обзорных статей о местных литераторах, позднее названных им "Писатели Нью-Йорка: несколько беглых заметок, содержащих честные оценки их авторских достоинств и кое-что о них самих". Предназначались эту тексты, которые Эдгар По ранее планировал назвать "Американский Парнас", для издания в филадельфийском журнале "Годис лейдис бук". В этих заметках он дал волю своей желчи и ярости, с ненавистью обрушиваясь на то, что По поименовал "прогнившей сущностью нашей повседневной критики". Сказать, что он был до конца необъективен, значит исказить реальность. Многие из упомянутых им литераторов заслуживали и не таких жестких характеристик. Но в ряде других случаев По все-таки переходил грань и объективности, и даже просто честной журналистики, опускаясь до откровенных ругательств и лжи.