Виктор Стенджер - Бог и Мультивселенная. Расширенное понятие космоса

Планковский спектральный график черного тела при температуре 3 К изображен на рис. 10.1. Заметьте, что его форма отличается от представленной на рис. 6.1. Кроме того, здесь обе оси являются логарифмическими.

Следует отметить несколько фактов: обе группы из Нью-Джерси при расчетах столкнулись с так называемой областью Рэлея — Джинса, которая описана классической волновой теорией, изложенной в главе 5. Чтобы убедиться в том, что они действительно наблюдают излучение черного тела, необходимо было составить график всего спектра. Однако, хотя атмосфера относительно прозрачна для микроволн, она теряет эту прозрачность при смещении в сторону инфракрасного диапазона — как раз когда при 3 К проявляется отклонение от классической волновой теории и спектр схлопывается вследствие квантовых эффектов.

Еще в 1941 году два оптических астронома, Уолтер Адамс и Эндрю Маккеллар, наблюдали расщепление на три части межзвездной линии поглощения, соответствующей молекуле циана (CN). Маккеллар рассчитал, что две из трех линий появляются вследствие какого-то неизвестного возмущения, соответствующего температуре 2,3 К. После открытия реликтового излучения стало понятно, что расщепление вызвало излучение черного тела с длиной волны 0,263 см, что точно соответствует пику планковского спектра, изображенного на рис. 10. 1. {190} 190 Вайнберг С. Первые три минуты. — Ижевск: РХД, 2000.

О Большом взрыве опять вспомнили. Предположительно, ученым удалось обнаружить отголоски взрыва, из которого появилась Вселенная. Разумеется, некоторые все еще сомневались в этом. Фред Хойл и группа его верных последователей — сторонники стационарной модели изо всех сил старались сыграть роль адвокатов дьявола, ведя поиски другого объяснения наблюдаемого излучения. Но все эти попытки делались вслепую, и им недоставало эмпирических подтверждений. Стационарная модель постепенно вышла из доверия, хотя Хойл и Джефри Бербидж продолжали сомневаться в том, что теория Большого взрыва действительно нашла подтверждение. Они требовали еще больше данных.

Еще в 1953 году Альфер, Герман и Джеймс Фоллин издали объемную работу, в которой подробно изложили все, что было известно физике того времени об условиях во Вселенной на первом этапе ее существования {191} 191 Alpher Ralph A., Fottin Jr. James W. and Herman Robert С Physical Conditions in the Initial Stages of the Expanding Universe // Physical Review, 92, 1953:1347–1361. . Вайнберг назвал этот труд «первым подробным современным анализом ранней истории Вселенной» {192} 192 Вайнберг С. Указ. соч. . Однако авторы не рассматривают нуклеосинтез и не упоминают микроволновое излучение.

С открытием реликтового излучения (РИ) в 1965 году модель Большого взрыва вышла на первый план, и новые расчеты процесса первичного нуклеосинтеза были проделаны независимо Яковом Зельдовичем в СССР, Хойлом и Роджером Тейлором в Великобритании и Пиблсом в США. (Еще один маленький экскурс в суть науки: несмотря на то что Хойл резко возражал против теории Большого взрыва, он не считал недостойным провести серьезные, непредвзятые расчеты в рамках этой модели.) Хотя к тому моменту уже было ясно, что химические элементы тяжелее гелия формируются преимущественно в звездах, они составляют всего лишь около 1% общей массы атомов во Вселенной. 75% остальной массы представлены водородом, а еще примерно 24% — гелием, и Хойл признавал, что процессов, происходящих в звездах, недостаточно, чтобы образовалось такое его количество. Тем не менее он все еще не был готов признать Большой взрыв и продолжал искать другие объяснения. Однако следующее поколение космологов докажет окончательно и бесповоротно, что Большой взрыв на самом деле имел место.

В своих «Первых трех минутах» Вайнберг делает отступление, на протяжении целой главы пытаясь разобраться, почему открытие РИ произошло так поздно и по чистой случайности, в то время как уровень знаний и технологий находился на должном уровне в течение довольно длительного времени до того {193} 193 Там же, гл. 6. . Одна из причин, которые он упоминает, заключается в недостаточном обмене информацией между теоретиками, работавшими над моделью Большого взрыва, и радиоастрономами. Мы уже сталкивались с такой ситуацией ранее, в случае с Хабблом и другими астрономами-наблюдателями, крайне мало знавшими о релятивистской космологии, в то время как физики, занимавшиеся релятивистской космологией, не обращали внимания на данные наблюдений. Исключением был Жорж Леметр. Пусть он сам не проводил наблюдений, но хотя бы соотносил свои теории с их данными.

Волнующий период развития физики — 1960–1970-е годы, в которые мне довелось жить и работать, — довольно сильно отличался в этом отношении. К тому времени междисциплинарные связи существенно улучшились. Хотя у нас еще не было Интернета, но были телефоны, факсы, ксероксы и реактивные самолеты, позволявшие нам встречаться и беседовать друг с другом. Теоретики и экспериментаторы ходили друг к другу на семинары, вместе обедали и пользовались общим кофейником в лаборатории. Я дважды проводил творческий отпуск в лаборатории ядерной физики Оксфордского университета: там было принято делать один перерыв утром, чтобы выпить кофе, и один днем, во время которого все пили чай (самый лучший и дешевый в городе), сидя вместе за маленькими столиками в большой общей комнате и обсуждая последние новости физики. Иногда к нам присоединялся кто-нибудь из известных личностей.

К 1979 году преграды между сферами научных интересов физики и астрономии также начали рушиться. Одним из основоположников новой научной традиции был Дэвид Норман Шрамм — колоссальный человек, рыжий гигант под два метра ростом и весом около 120 кило, альпинист, участник Олимпийских игр по греко-римской борьбе, которому и посвящается эта книга. Шрамм в 1971 году окончил аспирантуру в Калифорнийском технологическом институте под руководством Вилли Фаулера, будущего нобелевского лауреата, который, как мы уже знаем, работал с Фредом Хойлом в области звездного нуклеосинтеза.