Вадим Каргалов - Полководцы XVII в

Не щадили интервенты и русских феодалов. Думный дьяк Петр Третьяков, которому пожаловал поместье сам «царь Дмитрий», писал гетману Сапеге, что его село Васильевское «выпустошили и крестьян высекли». Князь Роман Троекуров, служивший самозванцу, вообще лишился своего сельца Новоселки с деревнями. «Владеют пан Хербеч, да пан Галинский, да пан Гармонович, да пан Пристановский, а грамоты государевой не покажут и людям моим тут жить не велят», — жалуется высокопоставленный тушинец и слезно просит гетмана Сапегу, чтобы «паны селом насильством не владели».

Не обходили интервенты и церковные владения, даже если монастыри имели «тарханные грамоты» от самого «царя Дмитрия». Архимандрит ярославского Борисоглебского монастыря Феофил писал, что «вотчины, села и деревни от ратных людей разорены и пограблены и многие пожжены… в святых церквях коней затворяли и псов в алтарях церковных кормили», церковные ризы паны дарили «блудницам», а в храмах устраивали пьяные оргии «с плясанием».

Челобитные русских людей о разбоях и насилиях интервентов — не преувеличение. О том же свидетельствуют современники-иноземцы. Буссов писал, что паны Лисовский и Шучинский по дороге из Ярославля в Кострому «сожгли Даниловский монастырь и умертвили всех жителей… все обратили в пепел и овладели несметною добычею». Шведский дипломат и историк Петрей подтверждал, что пан Лисовский «разъезжал по всем сторонам в области, куда только ему было угодно, до чиста разорял и опустошал все, и не переставал это делать до тех пор, пока не добрался до городов Галича и Костромы, сжег их и отступил с огромною и богатою добычей».

Подобный разгул грабежей и насилия беспокоил даже самозванца. «Царик» писал гетману Сапеге, что атаман Наливайко разоряет дворянские поместья, «побил до смерти своими руками дворян и детей боярских и всяких людей, мужиков и женок», это-де вызывает «излишнее негодование» в народе. Но гетман взял разбойного атамана под свою защиту. И не случайно. Содеянное атаманом было не частным случаем, а системой. «Царик» и его представители на местах были лишь прикрытием для интервентов.

Самозванец посылал в города своих воевод, а гетман Сапега следом за ними — своих приставов и сборщиков налогов, причем делал это самочинно, без ведома «царя Дмитрия». Тот пытался протестовать, но бесполезно. По словам Мархоцкого, вскоре поляки под предлогом задержанного жалованья «добились от Лжедмитрия и Ружинского грамот на кормление в городах, на сбор налогов с земли и торговли».

Дальше — больше. Самозванец вообще начал раздавать города во владение польским панам. Устюжский пристав Поспелко Усов с возмущением рассказывал своим землякам о порядках, установленных самозванцем на завоеванной территории: «Которые де города возьмут за щитом или хотя и волею крест поцелуют, и те все города отдают панам в жалованье, в вотчины, как и прежде сего уделы давали: Тотьма де и Чаронда отданы Руцкому пану, и на Тотьму же девять человек приехали».

Поспелко Усов повествовал о частном случае, но были пожалования и посерьезнее. Известна «жалованная грамота» Юрию Мнишеку на города Чернигов, Смоленск, Брянск, Стародуб, Путивль, Новгород-Северский, Курск, Рыльск, Карачев, Почеп, Трубчевск, Комаринск, Рославль и Моравск. Россию буквально растаскивали по частям!

Ответом стало широкое национально-освободительное движение против интервентов, которое начинает разворачиваться с осени 1608 года.

Условия для этого движения были.

Продолжала обороняться Москва, политический центр страны и символ общерусского единства. Под Москвой интервенты вынуждены были постоянно держать двадцатитысячную армию.

Русский гарнизон удерживал Коломну, прикрывая южные уезды, богатые хлебом, охраняя жизненно важную для Москвы дорогу. Пан Будила признавал: «Коломна имела важнее значение, потому что оттуда Москва получала все свое продовольствие».

В октябре 1608 года к Коломне пошли отряды панов Хмелевского, Млоцкого, Бобовского. Но город был уже готов к обороне. Русское войско во главе с князем Семеном Прозоровским и думным дворянином Василием Сукиным встретило интервентов на подступах к Коломне и разбило их наголову, сам пан Хмелевский попал в плен. Летописец сообщает, что под Коломной «литовских людей и русских воров (тушинцев) побили на голову и языков многих поимали». Вторично попытку взять Коломну интервенты предприняли в ноябре, но опять неудачно. На этот раз отличился князь Дмитрий Пожарский, о котором речь пойдет дальше. Отрезать Москву от южных уездов не удалось.

Крупные силы интервентов приковал к себе Троице-Сергиев монастырь, господствовавший над жизненно важным для Москвы ярославским трактом. Осада его поляками началась в сентябре 1608 года. Русские воеводы Долгоруков-Роща и Голохвастов, имевшие в своем распоряжении три — три с половиной тысячи ратников, отбивали вместе с монастырской «братией» и сбежавшимся под прикрытие мощных стен монастыря окрестным населением многочисленные неприятельские приступы. Гетманы Сапега и Ружинский вынуждены были постоянно держать «под Троицей» от пятнадцати до двадцати тысяч солдат.

На западе неприступной твердыней стоял Смоленск, который иноземцы называли ключом к Москве. И это было действительно так: Смоленская крепость контролировала дороги к Москве из Литвы и Польши. Первоначально гарнизон Смоленска был невелик. По сведениям, полученным Яном Сапегой от пленных, там было «1000 стрельцов, на посаде — детей боярских брянчан 100 человек, смоленских бояр на конях — 300 человек». По другим сведениям, только численность стрельцов достигала двух тысяч.

Но смоленский гарнизон возглавлял один из лучших русских воевод того времени Михаил Борисович Шеин, который не только отразил в августе 1608 года попытку гетмана Сапеги взять город, но и сам перешел к активным наступательным действиям. Смоленские ратники ходили на Дорогобуж и взяли его, начали военные действия под Вязьмой, а затем послали большой отряд на север, на помощь Михаилу Скопину-Шуйскому.

Опорным пунктом в Поволжье был Нижний Новгород, где стоял гарнизон из семисот пятидесяти стрельцов и пушкарей во главе с воеводой Алябьевым. Тушинцы так и не смогли взять этот город. Больше того, получив помощь из Казани, воевода Алябьев сам перешел в наступление. На дальних подступах к городу в декабре 1608 года он четырежды громил отряды интервентов. Тушинцы доносили гетману Сапеге: «Под Нижним государевых людей (сторонников самозванца) изменники нижегородцы разогнали».

Но все это были только отдельные очаги сопротивления. Широкое освободительное движение началось лишь тогда, когда в него включились народные массы.