Вадим Каргалов - Полководцы XVII в

Но вернемся к дневнику поручика Самуила Масковича, очевидца и непосредственного участника осади города:

«Осаждали Смоленск таким образом: на западной стороне, с проезда от Польши, расположен над Днепром между тремя монастырями довольно обширный и укрепленный лагерь, в котором находился сам король с гетманов; на Днепре ниже монастыря Троицы навели мост; перед лагерем на горе, против крепости, поставили в шанцах между турами три легких орудия, которые немало вредили крепости, стреляя через стену; при них было 300 человек полевой пехоты под начальством ротмистров Дорбского и Борпяла. Еще ближе к крепости в долине, также между турами в шанцах, стояли орудия осадные; из них били по стенам, но сначала без успеха, пока привезли из Риги пушек большого калибра. От этих орудии немецкая пехота провела к крепости траншеи и посредством их так приблизилась к стене, что оставалось до нее не более 15 сажен. Отсюда она много вредила осаждённым, которые не смели даже показываться из-за стен, и неоднократно подкапывалась под крепость. Всею немецкою пехотою в шанцах начальствовал пан Вайер, сверх того там было 500 королевских венгров с Граевским и 200 Мазуров.

С другой стороны, к северу от крепости, за Днепром., на горе стоял лагерь панов Потоцких, в котором было более 2 000 всадников; бдительная стража охранял? этот лагерь. Пред ним, против крепости, за Днепром, на пепелище городского посада, устроены были шанцы литовского маршалка Дорогостанекого. У него было 700 человек пехоты и 6 орудий, из них стреляли в крепость через стену: ибо гора, на которой стоит замок, склоняется к Днепру так, что из-за реки можно было пересчитать в крепости все дома. Однажды, среди белого дня, шесть московитян, переправясь чрез Днепр в лодке, пешие осмелились ворваться в шанцы Дорогостайского и, схватив знамя, возвратились в крепость невредимыми.

На восток, вверх по Днепру, при монастыре Святого Духа, расположились казаки; их считалось до 10 000, иногда же более, а иногда менее, смотря по тому, сколько их отправлялось за съестными припасами. Гетманом у них казак был деятельный, по имени Зборовский.

С четвертой стороны, на полдень, по горам и долинам, стояла сильная стража из королевского стана, бессменно днем и ночью, имея сообщение с стражею казацкою».

Маскевич довольно точно описал диспозицию осадного королевского войска под Смоленском. Добавить к этому описанию можно было бы, пожалуй, только то, что батареи Вайера стояли «в шанцах» и с восточной стороны Смоленска, перед лагерем запорожских казаков, была сосредоточена немецкая и польская пехота для первого приступа.

И еще два небольших отрывка из записок Маскевича, представляющих интерес для читателей. Первый отрывок — описание самой смоленской крепости, такой, какой она предстала перед глазами офицера-иностранца:

«Крепость лежит на возвышении, к Днепру очень отлогом. Стена крепостная толщиною в 3 сажени, а вышиною в три копья; башен около ней четырехугольных и круглых 38. В наружной стороне каждой четырехугольной башни будет сажен 9 или 10, а башня от башни отстоит на 200 сажен. Окружность крепости более мили…»

Второй отрывок — личная характеристика Михаила Борисовича Шеина, особенно интересная потому, что она принадлежала врагу: «Воеводою у них был Шеин, воин храбрый, искусный и в делах рыцарских неусыпный».

Весьма высокую оценку Михаилу Борисовичу Шеину давал и гетман Жолкевский: «Шеин исполнен был мужественным духом и часто вспоминал отважную смерть отца своего, павшего при взятии Сокола в царствование короля Стефана; также часто говаривал перед своими, что намерен защищать Смоленск до последнего дыхания. Может быть, что поводом к этому был мужественный дух его, однако участвовало тут и упорство; ибо не имея надежды на помощь, при таком недостатке в людях и видя ежедневно смерть их, все еще упорствовал в своем намерении».

Между этими записями — почти два года героической обороны Смоленска, к рассказу о которой мы и переходим.

Итак, военная хроника осады Смоленска.

Литовский канцлер Лев Сапега подошел к Смоленску с несколькими хоругвями конницы и ротами пехоты 19 сентября (29 сентября по новому стилю) 1609 года.

Боев на подступах к городу не было: воевода Шеин, сберегая живую силу, увел своих ратников за крепостные стены, Через два дня к Смоленску пришел король Сигизмунд III с остальной армией. Интервенты расположились в укрепленных лагерях, замкнули город в кольцо осады и начали готовиться к штурму. Так как тяжелой осадной артиллерии, чтобы разрушить стены, У короля не было, интервенты планировали неожиданный ночной приступ к Копытинским и Авраамиевским воротам, которые предполагалось взорвать подрывными снарядами — петардами. После того как взрывы петард проломят ворота, сюда по сигналу трубачей должны ворваться отборные немецкие и польские роты. Такой тактический прием успешно использовался в Западной Европе при осадах крепостей, и король надеялся ворваться в Смоленск без длительной бомбардировки и трудоемких осадных работ.

Однако русский воевода Михаил Шеин знал уязвимые места крепости и заранее принял меры по укреплению воротных башен. Перед ними были поставлены деревянные срубы, наполненные землей, с узкими проходами, не позволяющими быстро подойти к воротам, даже если сами ворота окажутся взорванными петардами. Но до прямого нападения на ворота дело даже не дошло, сбои в королевском плане штурма начались раньше…

О том, как провалилась попытка ночного штурма, подробно повествует гетман Жолкевский. По его словам, король считал, что «хитрости могут произвести хороший успех», и 24 сентября, «устроив войско в порядок, мы сделали приступ с петардами к двум воротам, пан Вайер к Копытинским, но это осталось без успеха, а Новодворский к Авраамиевским. Перед воротами к полю неприятель построил срубы, наподобие изб, так что за сами срубы не было прямого прохода, но должно было обходить кругом подле стены, небольшим тесным закоулком, который мог пройти один человек и провести лошадь. Дошедши до этого сруба, пришлось Новодворскому с петардою идти этим узким закоулком, и то наклоняясь, по причине орудий, находившихся внизу стены. Он прикрепил петарду к первым, другую ко вторым воротам, и выломил те и другие; но так как при этом действии происходил большой треск, частая пальба из пушек и из другого огнестрельного оружия, то мы не знали, произвели ли петарды какое-нибудь действие, ибо невозможно было видеть ворот за упомянутым выше срубом. Поэтому те, кто были впереди, не пошли в тот узкий закоулок, не зная, что там происходило, тем более что условились с Новодворским, чтобы трубачи подали сигнал звуком труб, но трубачи короля, которых Новодворский взял с собою, при всеобщем смятении неизвестно куда девались. Сигнал не был подан войску, таким образом, конница, полагая, что петарды не произвели действия, отступила; так же и королевская пехота, которая была уже у ворот, отступила от них. Это происходило до рассвета…»