Лев Шильник - Шизо и Цикло. Присмотрись, кто рядом с тобой. Психологический определитель

4Гипоманиакальная депрессия. Правильнее здесь было бы вести речь о циклотимии в духе Эрнста Кречмера – периодических колебаниях физического и психического тонуса. (Помните знаменитую ось «шизо – цикло»?) Люди подобного склада никогда не живут ровно и безмятежно. Периоды высочайшего душевного подъема, необыкновенной легкости и беспрерывной кипучей деятельности, когда все вроде бы получается само собой, вдруг сменяются угнетенным состоянием духа и глубочайшей тоской. Настроение отвратительное, все валится из рук и вообще свет не мил – хочется лечь и умереть. Такие фазовые переходы могут дать в пределе картину маниакально-депрессивного психоза, когда без помощи психиатра уже не обойтись. Но откровенная клиника нас в данном случае не занимает. Между душевной болезнью и усредненной нормой существует множество промежуточных состояний, когда циклорадикал звучит все же несколько под сурдинку, не срываясь в крайности. Поэтому применительно к циклоиду или циклотимику (в отличие от страдающего маниакально-депрессивным психозом) правильнее говорить о гипоманиакальности и субдепрессивности – выраженной патологии здесь нет и в помине.

Маниакальная фаза истинного психоза, как правило, непродуктивна, а вот гипомания у творческих натур сопровождается фейерверком идей, сыплющихся как из рога изобилия. Мир гостеприимно распахнут, все его потаенные взаимосвязи обнажены и прозрачны, слова и мысли бегут наперегонки – только успевай записывать. Такое состояние вдохновенного подъема прекрасно описано А. С. Пушкиным:

Между прочим, Александр Сергеевич был, вне всякого сомнения, циклотимиком с сезонными колебаниями тонуса. Именно у циклотимиков в противоположность большинству людей настроение и работоспособность падают весной, отчетливо поднимаясь осенью. В только что процитированном стихотворении «Осень» он сам пишет об этом совершенно недвусмысленно:

Весьма примечательно, что кроме циклоидности у Пушкина и многих его ближайших родственников отмечался так называемый «артритизм», под которым в то время могли подразумеваться и полиартрит, и ревматизм, и подагра. А поскольку ни ревматизм, ни полиартрит не наследуются надежно в нисходящем ряду нескольких поколений, то сей загадочный «артритизм» был, по всей вероятности, именно подагрой, тем более что подагра была диагностирована у племянника Пушкина. Таким образом, в случае Александра Сергеевича мы имеем сочетанное действие сразу трех биологических стимулов, трех стигматов по Эфроимсону (гипоманиакальный, гиперурикемический и андрогенный), счастливо наложившихся на его исключительную одаренность, что и дало в результате высочайшую творческую продуктивность.

В родословной Пушкина мы находим целое созвездие величайших гениев и ярких талантов. Типичным гипоманиакально-депрессивным гением был Л. Н. Толстой – дальний родственник А. С. Пушкина. Исследователи творчества Толстого еще полвека назад подметили эти маятникообразные колебания психофизического тонуса великого писателя – от безудержной активности до глубочайшей скорби, уныния и отчаяния. Начиная с первого творческого подъема в 28 лет и до самого конца жизни Толстой периодически то сваливался в депрессию, то взлетал на гребне гипомании. Эти подъемы и спады продолжались по 2—3 года, иногда по 5—7 лет. Эти периоды жуткой апатии и тяжелейшей неизбывной тоски очень хорошо описала Софья Андреевна: «Первые две недели я ежедневно плакала, потому что Лёвочка впал не только в уныние, но и в какую-то отчаянную апатию. Он не спал и не ел, и сам буквально плакал иногда». Такие субдепрессивные состояния могли продолжаться у Льва Николаевича годами, сменяясь фазами феноменальной работоспособности.

Классическим циклотимиком был и Николай Васильевич Гоголь. Практически все им написанное (кроме, пожалуй, «Выбранных мест из переписки с друзьями») создано в возрасте 20—33 лет, причем половину этого времени, а именно весну и лето, он проводил, как свидетельствуют его письма, в состоянии тяжелейшей депрессии. Сожжение второго тома «Мертвых душ» как раз и было следствием такой депрессии, принявшей уже откровенно клинические формы.

Среди одаренных творческих людей всегда было традиционно много циклотимиков. Некоторые из них, например Ван Гог и Дизель, балансировали на грани с тяжелой патологией: одержимый и бесноватый Ван Гог не единожды оказывался в психиатрической лечебнице, и оба они покончили с собой. В менее остром варианте циклотимия была свойственна Фрейду, Рузвельту и Черчиллю. Гипоманиакально-депрессивным циклотимиком был, по всей видимости, и Гёте. Мы знаем об отчетливых семилетних циклах спада активности немецкого классика, сопровождавшихся тяжелыми депрессивными состояниями (вплоть до суицидальных мыслей). Дополнительным аргументом в пользу наличия циклотимии у Гёте может служить длительная и крайне тяжелая депрессия, которой страдала его сестра Камила. Эфроимсон пишет, что документально доказана гипоманиакальная природа Линнея и Колриджа, Гоголя и Пушкина, Льва Толстого, Шумана, Сен-Симона, Огюста Конта, Гаршина, Диккенса, Хемингуэя, Лютера.

В среднем в популяции гипоманиакально-депрессивная циклотимия встречается у четырех человек на тысячу, а вот у творчески одаренных людей эта цифра больше по крайней мере в 10 раз – четыре человека из ста.

5Ума палата. Нам остается рассмотреть последний эфроимсоновский стигмат – высоколобость. Осевая линия эволюции – наращивание мозговой мощи. Допотопным гигантам с чудовищной мускулатурой и крошечным мозгом рано или поздно приходилось уступать дорогу своим более сообразительным собратьям. Столбовая дорога из прошлого в будущее пролегла мимо туповатых исполинов; равнодушная природа безжалостно спихнула их на обочину.

Хотя человек по относительному весу мозга и не стоит на первом месте среди млекопитающих (по этому показателю нас опережают, например, дельфины), тем не менее у Homo sapiens самая большая относительно всего мозга кора и самая богатая сеть связей между нейронами. Вдобавок природа нас снабдила уникальным корковым инструментом – лобными долями. Конечно, лобные доли имеются и у приматов, но у человека их архитектоника и удельный объем несопоставимо превосходят обезьяньи аналоги. Лобные доли – это своего рода мозг над мозгом. Они организуют нашу сложную и гибкую оперативную память и обеспечивают глубину и целенаправленность внимания. Они являются органом самосознания, критичности и социального интеллекта, наконец, по единодушному мнению едва ли не всех нейрофизиологов, с ними связаны творческие потенции человека. Одним словом, лобные доли – это средоточие того, что выдающийся русский психиатр Корсаков в свое время назвал «направляющей силой ума».