Зигмунд Фрейд - Я и Оно

Согласно смыслу введения в нарциссизм, мы теперь, после отделения «Я» от «Оно», должны признать «Оно» большим резервуаром либидо. Либидо, протекающее к «Я» путем описанных идентификаций, создает его вторичный нарциссизм.

Может быть, осторожнее было бы сказать – с родителями, так как отец и мать не расцениваются различно до того времени, пока не получается точное знание о полном различии – отсутствии пениса. Из истории одной молодой женщины я недавно узнал, что с тех пор,.как она заметила у себя отсутствие пениса, она полагала, что этого органа нет у женщин, но не у всех, а только у тех, кого она считала – неполноценными. У ее матери он, по ее мнению, сохранился. Для более простого изложения я рассмотрю лишь идентификацию с отцом.

Наука и искусство во внимание тут не приняты.

Ведь по нашему пониманию, направленные наружу разрушительные инстинкты через посредство Эроса отвлеклись от собственного естества.

Можно сказать, что психоаналитическое или метапсихологи-ческое «Я» так же стоит на голове, как и анатомическое – «мозговой человечек».

Аналитику борьба с препятствием бессознательного чувства виновности нелегка. Прямо с ним бороться нельзя, а косвенным образом – только так, что больному медленно раскрывают его бессознательно вытесненные обоснования, причем чувство вины постепенно превращается в сознательное чувство виновности. Мы имеем особенно большой шанс на влияние, если это БСЗ чувство вины заимствовано, т. е. является следствием идентификации с другим лицом, которое некогда было объектом эротической загрузки. Такое принятие на себя чувства вины является часто единственным трудно распознаваемым остатком покинутых любовных отношений. Сходство с процессом, наблюдаемым при меланхолии, тут очевидно. Если удастся вскрыть эту прошлую загрузку объектом за БСЗ чувством вины, то часто терапевтическая задача блестяще разрешается; в другом случае исход терапевтического усилия отнюдь не обеспечен. В первую очередь, исход лечения зависит от интенсивности чувства вины, которой терапия часто не может противопоставить встречной силы, равной по величине. Возможно и от того, допускает ли личность аналитика, чтобы больной сделал его своим «Идеалом Я», с чем связано искушение играть в отношении больного роль пророка и спасителя души. Так как правила анализа решительно противятся такому использованию личности врача, то следует честно признаться, что этим устанавливается новое препятствие действию анализа, который ведь не должен делать болезненные реакции невозможными, а должен давать «Я» больного свободу решения в том или ином направлении.

Это положение парадоксально только на вид; оно просто говорит, что природа человека как в добре, так и во зле, далеко выходит за пределы того мнения, которое он о себе имеет, Т; е. за пределы того, что его «Я» знает через сознательные восприятия.