Андрей Курпатов - 3 ошибки наших родителей. Конфликты и комплексы

Мы описали личностный идеал как фикцию, отвергнув тем самым его реальную значимость, но вынуждены все-таки признать, что он, хотя и нереальный, имеет все же большое значение для процесса жизни и психического развития.

Вопреки представлениям основателя психоанализа, сексуальность не соединяет, а категорически разъединяет ребенка с его родителями. С самого раннего нашего детства родители выполняли роль своеобразных блюстителей порядка в этой сфере. Именно родители учили нас скрывать свои «срамные места». Изначально ребенок, конечно, не понимает, что «это» нужно прятать, и узнает об этом именно от родителей. Все реакции родителей — от тревоги до раздражения, от спешного надевания на нас трусов после купания до суетливого обращения с нами в общественном туалете — указывали нам на то, что «это» следует держать в строжайшем секрете от окружающих. Причем чаще всего родители воспитывали нас в этой области молчанием; не словом, как в других случаях, а всем своим поведением они показывали нам, что «это» (то есть наши половые органы) — то, что надо прятать.

Так, в этом режиме своеобразного замалчивания и отчаянной конспирации, в голове ребенка постепенно формируется представление о том, что его половые органы — это «грязное мес то».Говорить об этой части тела можно в исключительных случаях и только при экстренной необходимости справить большую или малую нужду. Причем даже в этих случаях предпочтительнее говорить не «я хочу пописать» или «я хочу покакать», а, например, «мне надо по маленькому», «мне надо по большому».

Вообще говоря, в ходу были самые разные способы сокрытия реального предмета. Например, все мы знали, как «это» называется на самом деле, но мы должны были называть «это» какими-то псевдонимами — «краник», «дырочка», а то и вовсе никак — «это», «здесь», «снизу»... Иными словами, налицо были все признаки секретности, потаенности и неприличности. И надо сказать, что наши родители были единственными в мире людьми, которые учиняли в этой области нашей жизни такую строгую цензуру, такой серьезнейший контроль, столь дотошную секретность.

Параллельно с этой системой замалчивания и информационного скрадывания мы имели на эту тему разного рода общение со своими сверстниками — во дворе, в песочнице, в детском саду. Мы узнавали здесь, как что называется, как у кого оно выглядит и что с этим делают. Разумеется, все эти знания передавались детьми друг другу как сакральные, в тайне от взрослых, со множеством самых разнообразных ритуалов — подглядываний, игр (например, «в доктора») и пр.

Кроме того, мы узнали, что соответствующие названия (органов, актов и т. п.) могут использоваться как ругательные, а произнесение одного из таких слов в обществе является настоящим святотатством. Эти слова замалчивались, как будто бы на них было наложено какое-то заклятие. Мы знали, что это табу, даже если нам никто об этом специально не говорил. Эти слова, словно бы в свое время имя еврейского бога, были покрыты для нас тайной и связаны с предощущением великой беды. Таким образом, тайна разрасталась, и эта тайна, о которой, как нам тогда казалось, знали только мы и наши родители, пролегла между нами и ними.

И нужно очень хоро шо разбираться в дет ской психологии, чтобы понять, сколь серьезные последствия могут иметь для нее подобные замал чивания и маневры!Детское мышление — это магическое мышление, ребенок верит в чудеса, в возможность невозможного, а тайны — завораживают и пугают его, он испытывает перед тайной благоговение и страх. Замалчиваемая сексуальность и родительское требование держать ее в секрете — вот тот остов, на котором, в значительной мере, лежат наши последующие, уже взрослые, психологические комплексы и проблемы.

Так, сами о том не догадываясь, наши родители заложили в нас чувство стыда за «неприличное», т. е. за все, связанное так или иначе с сексуальностью. Поскольку же границы этого «неприличного» не были тогда ими четко определены, то и наше будущее, более широкое, более объемное чувство вины, распространяющееся на самые разные сферы жизни, берет свое начало не где-нибудь, а в том нашем детском страхе перед сексуальностью. Иными словами, панические реакции родителей, вызванные проявлениями детской сексуальности, пугают ребенка, и потом именно этот страх перед «неприличным» становится подсознательным оплотом чувства вины взрослого человека.

Так случилось, что на долю наших родителей выпала задача приучать нас к тому, чтобы мы скрывали свою сексуальность и все, что с ней связано. Можно сказать, что таков был социальный заказ. Это не родители требо вали от нас скрывать наши «срамные места», а их устами и делами требовало от нас общество, в котором нам при ходилось жить. Но так или иначе, факт остается фактом: с самого раннего детства нас приучали к тому, что сек суальность — это грязно и стыдно. К сожалению, для многих из нас, уже выросших, этот вопрос так и остался в этой степени разработки. И эта проблема — уже наша, а не наших родителей. А потому решать ее надо нам, а не нашим родителям.

В мире, который кажется враждебным, усиливается интерес к собственной персоне и убывает интерес к другим людям.

Наступает период, когда зрелый человек как бы становится и своей собственной матерью, и своим собственным отцом. Он вмещает в себя объединенное их сознание. От материнского сознания ему передается: «Не существует злодеяния, не существует преступления, способного лишить тебя моей любви и моего желания, чтобы ты жил и был счастлив». Отцовское сознание говорит: «Ты совершил зло, последствия твоего проступка неизбежны, и если ты хочешь сохранить мою любовь, ты должен искупить совершенное зло, ты должен исправить свое поведение». Зрелый человек только с виду свободен от материнского и отцовского влияния. На самом деле их влияние он включил в свою сущность, спрятал в себе.

Случаи из психотерапевтической практики:

«Мне просто страшно...»

Наталье на момент ее обращения за психотерапевтической помощью было 27 лет, она закончила юридический факультет университета и работала на руководящей должности в солидной конторе. Причина ее обращения, на первый взгляд, была банальной — «чувство немотивированной тревоги». То есть, проще говоря, беспричинный страх. Молодой женщине временами казалось, будто бы должно случиться что-то ужасное. Что именно, она не знала, просто испытывала арах, не находила себе места и не знала, что ей делать. Иногда ей удавалось придумать повод для своего беспокойства, но он всегда был смешным, нелогичным и, главное, у нее не было ощущения, что она беспокоится именно из-за этого. Ее тревога всегда была больше, чем та причина, которую она подыскивала, дабы ее оправдать.