Андрей Курпатов - Самоучитель по философии и психологии

По всей видимости, нам все-таки никуда не уйти от содержательности (по крайней мере большинству из нас), однако даже этот печальный тезис не утверждает, что нам следует забыть о несодержательном. То есть жизнь, которая лежит по ту сторону сознания и психического вообще, конечно, будет предъявлять нам (как субъектам сознания, как психическим аппаратам) некие требования, и с этим нужно согласиться: бедность, болезни и смерть - вещи, с которыми трудно спорить. Но это вовсе не свидетельствует о том, что, будучи в бедности, болезни и осознавая собственную конечность, мы не имеем возможности быть «непривязанными».

Вся содержательность - это условность, ибо зависит от другой содержательности, которую мы используем в качестве своего рода меры для этой - первой здесь - содержательности. Действительность, безусловность, реальность - есть то (как бы парадоксально сие ни прозвучало), что лишено содержания, то, что нельзя пощупать, то, что представляет собой возможность, каким-то образом овеществленную в процессе нашего содержательного (посредством нашего психического аппарата) взаимодействия с ней.

Мы неизбежно искажаем, ограничиваем эту возможность своей содержательностью, и горе нам, если мы не заметим этого, если мы решим, что явленное нам - есть то, что являлось. Корректно было бы думать, что явленное свидетельствует о том, что являющее явленное есть; корректно было бы строить свою гносеологию, основываясь на этом понимании, а не на допущении, что «взятое нами» идентично тому, что нам «давалось». Пусть мы никогда не узнаем, что нам было «дано», пусть навсегда мы обречены знать лишь то, что мы «взяли» из «этого», но сам факт подобного понимания собственной ограниченности делает нас сопричастными тому, что мы есть, ведь мы и сами - лишь то, что мы «взяли» из того, что есть.

Несодержательный подход позволяет создать целостную модель действительности, которая всегда открытосистемна, но в практике содержательного подхода рассыпается на множество инкапсулированных закрытых систем. В практике господствующей ныне закрыто-системной методологии из-за «языковых козней» мы получаем «срезы» вещей или явлений вместо их фактического объема, вместо их самих. При этом достоверность тут нулевая, поскольку ни одна вещь (или явление) не может лежать в плоскости какого-то «среза», будучи «объемной».

Для большей ясности следует представить себе то различие «заключений», которое мы будем иметь, если, с одной стороны, опишем человека, как набор систем и их свойств (анатомической, гистологической, физиологической, функциональной, биохимической и т. д.), а с другой стороны - его же, но целиком (без этого разделения), в интеграле фактического действия. Очевидно, что последнее - это верх желаемого, однако также очевидно и другое: если мы подходим к решению данной задачи, основываясь на содержательной методологии, то можем получить только эту нефункциональную, некорректную, лишенную всякого права на достоверность «сумму», о которой шла речь в первом случае.

Как обойтись с психологическим опытом корректно, как отличить в нем психологическое от опыта и опыт от психологического? Ответ на этот вопрос может дать только несодержательная методология, а потому она, может быть, то единственное, что действительно заслуживает нашего внимания (но не мешайте бессмыслицу фраз с методологией, интересна лишь та методология, которая плоть от плоти - психологический опыт). Кратчайший путь можно расчертить лишь по карте, любое отклонение от заданного пути мы увидим, сверясь с траекторией, нанесенной на карту. Методология - карта, правила работы с нею - также методология. Что-что, а методология дает определенность, именно она и ставит задачи, именно она озадачивает так, как следует.

Язык, способный обеспечить несодержательную методологию, в корне отличается от нашего обыденного языка. Задача последнего - именовать вещи (события, факты, явления); это именование имеет прагматическую цель - за каждым именем вещи кроется инструкция по ее использованию. Эта инструкция, по сути, вменяет мне алгоритм действий - то, как я должен использовать вещь, названную таким-то образом: если это «стул», то я должен на нем сидеть, если это «стол», то я должен сидеть за ним. Таким образом, обыденный язык дает мне срезы овеществленной действительности, преломляет явленное в соответствии с моими потребностями. Мы имеем здесь многоуровневое искажение, продолжать эту игру, претендуя на познание, бессмысленно.

Нам, если мы занимаемся методологией, следует руководствоваться прагматизмом познания, а не прагматизмом потребностей, последние много уже и склонны к еще большему сужению. Слова языка несодержательной методологии должны быть несодержательны, иначе говоря, они не должны предписывать мне алгоритм использования вещи, они должны расчерчивать передо мной структуру того, с чем я имею дело. В обыденной жизни я имею дело со словами обыденного языка; осуществляя познание в системе методологической практики, я имею дело с действительностью, чуждой моим потребностям, значительно их превосходящей. Слова, которые я использую в последнем случае, должны позволить мне избежать содержательности, а потому главный критерий, отличающий язык методологический от языка обыденного, состоит в способности одних и тех же слов структурировать действительность вне зависимости от специфики содержания.

С чем бы мы ни имели дела, мы имеем дело с «процессом», и таково одно из слов методологического языка. Каждый из этих процессов обладает своей индивидуальностью, которая есть его сущность и которую можно было бы именовать «центром». Эти «центры» входят в «отношение» друг с другом, поскольку имманируются они лишь в процессе взаимодействия, при этом возникает нечто, что и воспринимается, это нечто - «третье». Вместе с тем каждый «процесс» обладает «целостностью», т. е. его нельзя сепарировать от других «процессов», не допустив при этом искажения сепарированного; а потому «целостность» - это залог «системности» (открытосистемности). Каждый «процесс» обладает «возможностью» своего «овеществления», при этом он или «предуготован» к этому, или «инициирует» на это иной «процесс». Точка «инициации» «предуготованности» является «критической точкой», прохождение которой свидетельствует о невозможности движения вспять, теперь только «развитие», которое есть пассаж «центра» «несодержательного» «процесса» в теле «содержательности». Здесь в дело вступают «содержательные ограничения», которые свидетельствуют об ограничениях, которые накладывает «содержание» на «овеществленную» «несодержательность»…