Ирвин Ялом - Когда Ницше плакал

«Это хорошо, что ты вернулся, Йозеф, – Матильда коснулась его щеки и нежно потрепала бороду. – Я рада приветствовать тебя дома. Я скучала по тебе».

Обед, в соответствии со стандартами семьи Брейеров, проходил в узком кругу – -за столом лишь девять взрослых: родители Матильды; Руфь, вторая сестра Матильды, с мужем Мейером; Рахель и Макс; и Фрейд. Дети ввосьмером сидели за отдельным столиком в фойе.

«Что ты на меня смотришь, – промурлыкала, обращаясь к мужу Матильда, убирая со стола большую миску картофельно-морковного супа. – Ты заставляешь меня краснеть, Йозеф, – прошептала она, ставя на стол огромную тарелку с тушеным телячьим языком и изюмом. – Прекрати, Йозеф, что ты уставился на меня!» – повторила она, помогая убрать со стола перед подачей десерта.

Но Йозеф не прекращал. Словно впервые, он изучал лицо жены. Ему было больно видеть, что она тоже принимает участие в этой битве со временем. Ее щеки не были изрезаны расщелинами – она этого не допустила, – но она не смогла удержать все фронты, и тоненькие морщинки разбегались из уголков глаз и ото рта. Ее волосы, собранные назад и вверх и завернутые в блестящий пучок, были пронизаны столбиками седины. Когда это появилось? Была ли в этом доля его вины? Объединившись вместе, он и она понесли бы меньшие потери. «Почему это я должен прекратить? – поинтересовался Брейер, приобнимая Матильду за талию, когда она потянулась за его тарелкой. Потом он прошел следом за ней в кухню: – Почему мне нельзя смотреть на тебя? Я… Но, Матильда, я довел тебя до слез!»

«Это хорошие слезы, Йозеф. Но и грустные, когда я думаю, как много времени прошло. Странный какой-то день. Так о чем вы все-таки говорили с Зиги? Знаешь, что он сказал мне за обедом? Что он собирается назвать свою первую дочь в честь меня! Он говорит, что хочет, чтобы в его жизни были две Матильды».

«Я всегда подозревал, что Зиги умен, но теперь мы можем быть в этом уверены. Этот день действительно странный. Но и очень важный – я решил взять тебя в жены».

Матильда поставила обратно поднос с кофейными чашками и притянула его голову к себе для поцелуя в лоб: «Ты напился шнапса, Йозеф? Ты говоришь какую-то чепуху, – она снова подняла поднос, – но мне это нравится. – Прежде чем толкнуть дверь в столовую, она обернулась к нему и сказала: – Я думала, что ты решил взять меня в жены четырнадцать лет назад».

«Дело в том, что я выбираю это сегодня, Матильда. И каждый день».

После кофе и фирменного торта Матильды Фрейд умчался в больницу. Брейер и Макс прихватили по бокалу сливовицы в библиотеку и сели за шахматы. После милостиво короткой партии, в течение которой Макс быстро расправился с французской защитой, проведя испепеляющую фланговую атаку королевой, Брейер остановил руку Макса, который собрался расставлять фигуры для следующего захода. «Мне нужно поговорить с тобой», – сказал он своему шурину. Макс быстро справился с разочарованием, отодвинул в сторону фигуры, закурил очередную сигару, выпустил длинную струйку дыма и выжидающе посмотрел на Брейера.

После тех осложнений, которые возникли пару недель назад, когда Брейер впервые рассказал Максу о Ницше, мужчины заметно сблизились. Ставший терпеливым и сочувствующим слушателем, Макс в течение всего этого времени с большим интересом следил за встречами Брейера с Удо Мюллером по его рассказам. Сегодня он казался ошеломленным подробным пересказом вчерашней беседы на кладбище и удивительного утреннего сеанса гипноза.

«То есть, пока ты был в трансе, первое, что ты обо мне подумал, было то, что я попытаюсь преградить дверь, чтобы не дать тебе уйти? Да, я, наверное, так бы и поступил. А кого я буду обыгрывать в шахматы? Но серьезно, Йозеф, ты как-то иначе выглядишь. Ты действительно считаешь, что выкинул Берту из головы?»

«Это поразительно, Макс. Теперь я могу думать о ней точно так же, как о любом другом человеке. Я будто перенес хирургическую операцию по отделению образа Берты от всех эмоций, которые я приписывал ему раньше! Я абсолютно уверен в том, что эта операция была произведена в тот момент, когда я увидел ее в саду с новым доктором!»

«Ничего не понимаю, – потряс головой Макс. – Или от меня и не требуется что-либо понимать?»

«Мы должны постараться. Может, я ошибаюсь, утверждая, что мое увлечение Бертой умерло в ту же минуту, когда я увидел ее с доктором Даркиным, – я имею в виду свою фантазию о докторе Даркине, которая была настолько правдоподобной, что до сих пор кажется мне событием реальной жизни. Я уверен, что моя влюбленность начала сдавать позиции еще с тех пор, как Мюллер объяснил мне, каким образом я наделил ее столь сильной властью. Гипнотическая фантазия о Берте и докторе Даркине появилась как раз вовремя, чтобы устранить ее полностью. Она перестала иметь власть надо мной, когда я увидел, что знакомые мне сцены повторяются с ним, словно механически. Вдруг я осознал, что она не имеет силы. Она не в состоянии контролировать собственные действия, на самом деле она такая же беспомощная и пассивная, как и я в свое время. Мы были всего лишь дублерами в драме одержимости друг для друга».

Брейер ухмыльнулся: «Но, знаешь, со мной случилось и более важное событие: мои чувства к Матильде изменились. Я в какой-то мере ощущал это в трансе, сейчас это выглядит совершенно определенно. Во время обеда я не мог оторвать от нее глаз, и на меня накатывали волны нежности».

«Да уж, – улыбнулся Макс, – я видел, как ты на нее смотришь. Было забавно наблюдать за тем, как краснела Матильда. Словно я давным-давно наблюдаю за какими-то вашими играми. Может, все предельно просто: ты ценишь ее теперь потому, что ты близко подошел к пониманию, каково было бы потерять ее».

«Да, и это тоже, но есть и другие причины. Знаешь, много лет я возмущался, потому что мне казалось, что Матильда посадила меня на поводок. Я ощущал себя ее заложником и мечтал вырваться на свободу – попробовать других женщин, жить другой, совершенно не похожей на эту жизнью.

Но когда я сделал то, о чем меня просил Мюллер, когда я вырвал свою свободу, я запаниковал. В трансе я пытался избавиться от этой свободы. Я протягивал обрывок своего поводка сначала Берте, потом Еве. Я говорил им: «Пожалуйста, привяжите меня. Вот моя шея. Я не хочу быть свободным».

Макс мрачно кивнул.

«Помнишь, – продолжил Брейер, – что я рассказывал тебе о своей поездке в Венецию в трансе? Эта парикмахерская, где я увидел свое стареющее лицо? Улица магазинов с одеждой, на которой я оказался самым старым? Помню, Мюллер что-то говорил об этом: «Не ошибись в выборе врага». Думаю, в этом все дело! Все эти годы я сражался не с тем врагом. Моим истинным врагом была не Матильда, а судьба. Истинным врагом было старение, смерть, мой собственный страх свободы. Я винил Матильду за то, что она не дает мне увидеть то, что я сам не желаю видеть! Интересно, сколько еще мужей испытывают те же чувства по отношению к своим женам?»