Ричард Коннифф - ДНК миллиардера [Естественная история богатых] [litres]

Таким образом, для богатых семья зачастую в первую очередь означает наследование, нежели любовь. В различные эпохи и в различных странах такие явления, как поздние роды, опека партнера, близкородственные браки, регулирование рождаемости, убийство новорожденных (в особенности дочерей), право первородства и семейные трастовые фонды выступали в качестве дарвинистских механизмов построения династии. Так, опека партнера и двойные сексуальные стандарты связаны не просто с ранимостью мужского «я» – это вопрос наследования, поскольку уменьшение числа наследников, естественно, усиливает желание лорда Бата видеть среди этих наследников своих собственных, а не зачатых в прелюбодеянии детей. Забота о наследовании настолько значима, что в некоторых культурах богатые люди изобрели способы продолжения опеки над партнером даже после своей смерти.

Римляне увековечили культ верной вдовы, univara, навеки преданной своему последнему мужу (модель поведения Этель Кеннеди в отличие от более делового подхода Джеки Кеннеди). Согласно обычаям других культур, вдова должна была уйти в монастырь или выйти замуж за брата умершего мужа, чтобы его наследие в следующем поколении перешло к ближайшим родственникам. Настоящим дарвинистским страшным сном стало бы для богатых людей повторение судьбы преподобного Николаса ван Ренселера, который умер бездетным в 1678 году. Предполагается, что он был отравлен женой Алидой или ее любовником. Вскоре Алида вновь вышла замуж и использовала состояние бывшего мужа, чтобы основать одну из величайших американских династий – род Ливингстонов из Нью-Йорка. С тех пор Ливингстоны стали более разборчивы в том, что касается брака.

Преданность семье – одна из наиболее подкупающих адаптивных черт богатых. Господь наградил нас шестью поколениями Маршаллов Филдов, четырьмя Пьерами С. Дюпонами, четырьмя Анхейзерами Бушами, тремя Генри Дж. Хайнцами, а также тем самым Фордом, именуемым Генри II, который любил глянуть в зеркало и заявить: «Я – король. Короли не ошибаются». Боксер-профессионал Джордж Форман весьма оригинально сократил процесс, назвав всех четырех сыновей Джорджами – почти клонирование.

Оптимист наверняка скажет, что у богатых просто больше свободного времени, которое можно посвятить семье. И с экологической точки зрения на этот раз все тоже выглядит необыкновенно оптимистично: приматы сильно привязаны к племени и не менее сильно привязаны к особям более высокого статуса, так что гравитационное тяготение этих двух сил должно, по словам одного приматолога, «давать кумулятивный эффект в семьях с высоким статусом и разрывать нижестоящие семьи».

Отсюда культ предков, тщательно ведущиеся родословные, регулярные встречи и остальные клановые ритуалы богатых. В одной семье на восточном побережье применяется своеобразный метод генеалогического кодирования, позволяющий с помощью номера, присвоенного каждому представителю, показать степень родства с отцом-основателем, а также определить его или ее долю семейного наследства. В ходе горячего спора кто-то из них может ненавязчиво напомнить другому: «Не забывай, я все-таки имею шестой номер».

Редко представляется возможность оценить крепость семейных связей в денежном выражении, особенно если получатели предпочитают делать вид, что этого не существует в принципе. Дональд Трамп высмеивает тех, кто получил свое состояние в наследство, будучи выходцем из «банка счастливой спермы», намекая на то, что он сам проложил себе дорогу к вершине из трущоб (на самом деле состояние его отца превышало 150 миллионов долларов). Когда Брук де Окампо опубликовала книгу «Золотая молодежь» о своих богатых сотоварищах из светского общества Нью-Йорка, она легкомысленно советовала Vanity Fair «Не называйте их аристократами, они меритократы».

Отрицание важности семейного влияния можно понять. Одним из самых мучительных обстоятельств в процессе взросления богатого человека является то, что сами богатые никогда не знают наверняка, что им принесло имя и состояние, а чего они достигли самостоятельно. Джон Д. Рокфеллер-младший однажды пожаловался, что «даже… секретарши знают себе цену. Я завидую таким людям». Впрочем, независимо от того, добились чего-то или нет дети богатых родителей самостоятельно, со стороны всегда кажется, что кто-то своевременно потянул за нужные ниточки. В глубине души мы прощаем богатым все, кроме их денег. Владелец телекоммуникационного бизнеса Ричард Ли настолько болезненно воспринимает то, что его в первую очередь знают как сына одного из самых преуспевающих магнатов Гонконга миллиардера Ли Кашин, что когда он говорит о «слово на букву „п“», то подразумевает «папа». Но все же влияние семьи трудно не заметить. Отец Ли предоставил ему 125 миллионов долларов на учреждение его первой компании Star TV, которую Ли вскоре продал Руперту Мердоку за 950 миллионов.

Когда позднее Ли столкнулся с Мердоком на аукционе по продаже Hong Kong Telecom, одной из крупнейших телефонных компаний Юго-Восточной Азии, семейные связи помогли ему получить почти мгновенно ссуду в 13 миллиардов долларов у консорциума четырех пекинских банков. Позже, когда его интернет-компания Pacific Century Cyberworks быстро шла ко дну, Ли на публике отобедал в ресторане гостиницы Shangri-La с самой значительной фигурой в деловых кругах Гонконга, тем самым непроизносимым «п». Согласно Fortune, фондовая биржа восприняла сообщение как желание отца помочь сыну: на момент открытия биржи в тот день акции Pacific Century были зафиксированы на отметке 5,375, а на момент закрытия – 5,6875, так что обед стоил примерно 671 миллион – и акции компании продолжали расти шесть следующих дней.

Богатые искренне могут забыть, какую большую роль играет в их жизни семейная репутация, до тех пор, пока она не исчезает. Одна из опрошенных Джоанн Бронфман женщин (из известной семьи), недавно вышедшая замуж, занялась общественной деятельностью и вспоминает об одной встрече:

«Там были люди из различных слоев общества… Я представилась фамилией мужа, и у меня завязался разговор еще с одной женщиной, чей муж успешно делал карьеру. В какой-то момент она сказала: „О, ваш чай остыл. Надо позвать официанта и попросить его заменить“. Я ответила: „Не стоит, у меня не настолько тонкий вкус“. Она моментально переменилась в лице: „О, я не имела в виду ничего подобного“. Неожиданно она стала проявлять повышенную заботу обо мне. Это было просто смешно, и я подумала: „Неужели ты действительно считаешь, что я нуждаюсь в заботе, подобно сиротке Энни?“ В тот момент я поняла, что причиной всему было имя. Это было похоже на то, как если бы за моей спиной постоянно стоял большой и важный человек. Я знала, что люди будут считать, что я осознаю, как действует моя фамилия. Если я приходила куда-то и была одета менее официально, чем все остальные, это означало, что они одеты безвкусно. Если моя одежда выглядела моднее, это означало, что все вокруг были одеты хуже. Мне даже не приходилось беспокоиться о подобных вещах».