Алексей Ракитин - Смерть композитора. Хроника подлинного расследования

Фотографии узла на ветке дерева. Левая фотография сделана неправильно – луч зрения фотографа направлен снизу вверх, что искажает восприятие мерной линейки, приложенной к узлу. Фотограф исправился и второй снимок сделал правильно – перпендикулярно линейке. Интересная деталь – в деле сохранены обе фотографии, хотя ту, что слева, вполне можно было не печатать и не приобщать. Однако её напечатали и вклеили. По мнению автора, существует единственное объяснение почему это было сделано: следователь Рябушко с самого начала понимал, что расследование войдёт в историю, а потому решил не отбрасывать свидетельства, которые возможно представят интерес в будущем.

«Протокол осмотра места происшествия» интересен ещё и тем, что в нём описаны осаднения кожи на предплечьях и голени погибшего. Эти же самые поврежедения будут упомянуты и в протоколе вскрытия тела, но без детализации. Судмедэксперт, руководствуясь, видимо, принципом «краткость – сестра таланта», лаконично сообщит, что таковых повреждений 11 и этим ограничится. Из протокола же осмотра места происшествия мы можем узнать, что на передней и задней поверхностях правого предплечья в нижней его трети были отмечены 8 ссадин размером от 1*0,5 см до 0,5*0,3 см, на передней поверхности нижней трети левого предплечья имелись две ссадины 0,5*0,5 см и 1*0,5 см, а на внутренней поверхности левой голени в нижней её трети – ссадина 1*0,6 см. Почему на этих деталях мы сейчас делаем акцент? Да потому что в «протоколе осмотра» зафиксировано состояние этих повреждений, имевших «подсохшую желтоватую поверхность». Цвет кровоподтёка указывает на его давность относительно времени смерти, если он стал «цвести», т.е. менять сине-бурый цвет на жёлтый, значит травмирование произошло за несколько дней до прекращения кровообращения.

Этот фотоснимок демонстрирует состояние кожных покровов на груди и животе трупа. «Синяки» вовсе не являются прижизненными кровоподтёками, как быть может, кто-то подумал – это следствие посмертной имбибиции – проникновения клеток крови через стенки сосудов и пропитывания прилегающих тканей. Можно видеть, что цепочки пятен тянутся сверху вниз по ходу кровеносных сосудов. В отличие от процесса образования трупных пятен, возникающих спустя считанные часы с момента наступления смерти, имбибиция развивается довольно медленно, её обнаружение в подобном виде свидетельствует о давности смерти 2 недели и более (разумеется, с той оговоркой, что на степень её выраженности влияют условия хранения трупа).

Завершая разговор о вещах повешенного и найденном при нём имуществе, обратим внимание на две детали, представляющие интерес. Первое: его пиджак и брюки были пошиты из одинаковой джинсовой ткани, т.е. это был костюм. Джинсовый костюм по тем дефицитным временам – это большая роскошь, это большие деньги. При зарплате инженера в 140 руб джинсы могли стоить 180—200 руб и выше. Причём ценились любые джинсы, даже индийские. Следует иметь в виду, что в Советском Союзе существовала единственная швейная фабрика, специализировавшаяся на пошиве одежды из джинсовой ткани, находилась она в Твери и на её лейбле было написано «Тверь» (неискушенные люди читали это слово по-английски, звучало «Тбеп» – и это не шутка!). Так вот тверская фабрика начала выпуск джинсовой одежды к Олимпиаде-80, т.е. спустя более года со времени описываемых событий. А потому джинсовый костюм на покойном явно был импортным или привезенным из-за границы частным образом и в реалиях того времени стоил он очень дорого.

Второе: портфель, найденный возле трупа, оказался пуст. В нём находилось небольшое количество воды – и всё.

Следует сказать несколько слов об опознании трупа – эта рутинная и тяжёлая во всех отношениях процедура в настоящем деле мало того, что оказалась растянута на несколько дней, так ещё и несёт в себе неявную, но важную для нас информацию. Начать, видимо, следует с того, что труп опознавали трижды (!), причём всякий раз с одинаковым результатом, что само по себе выглядит явным перебором.

18 мая, т.е. в день обнаружения повешенного тела в Брюховичском лесу, его предъявили некоему Мазепе Лешеку Зигмундовичу, зав. кафедрой композиции и инструментовки Львовской государственной консерватории им. Н. В. Лысенко. Согласитесь, зав. кафедрой местной консерватории – это не тот человек, который часто приглашают на опознание трупов. Следователь Рябушко явно руководствовался некими весомыми соображениями, вызывая Лешека Зигмундовича в морг. Какими? Ничего не приходит в голову, кроме предположения о том, что следователь питал уверенность: товарищ Лешек – это тот человек, который должен знать покойного. А откуда у следователя могла возникнуть в этом уверенность? Очевидно, сам Рябушко узнал повешенного или подумал, что тот похож на кого-то, кого Рябушко знает. Впрочем, вполне возможно, что узнал покойного вовсе не Рябушко, а кто-то из следственной группы или милиционеров из оцепления – сие для нас совершенно неважно. Важно то, что ещё на этапе осмотра тела в лесу кто-то из правоохранителей высказал некие суждения о личности повешенного. К этому человеку прислушались и пригласили в морг заведующего кафедрой консерватории.

Тут кто-то из читателей может задаться вопросом: почему Ракитин докопался до этих деталей и к чему все эти рассуждизмы? Детали эти очень важны, поскольку предположение о том, что покойный с большой долей вероятности был опознан ещё в лесу, повлечёт за собой интересные выводы и позволит объяснить кое-какие странности. Но… обо всех причудах и странностях мы будем говорить особо по мере их поступления, сейчас же вернёмся к хронологии событий.

Мазепа уверенно опознал покойного по чертам лица, одежде и шраму на кисти левой руки. По утверждению заведующего кафедрой, повешенным оказался Ивасюк Владимир Михайлович, композитор, обучавшийся во Львовской консерватории по классу композиции. На следующий день – 19 мая 1979 г – опознание было проведено с участием матери Ивасюка, эта процедура дала ровно тот же результат, что и опознание Мазепой.

Кстати, если уж зашёл разговор об опознании трупа матерью, то сразу же развеем одну из многих идиотских легенд, выдуманных в последующие годы разного рода недобросовестными «свидетелями», «знатоками» и «близкими семьи». Речь идёт о стойко бытующем мифе, согласно которому Софья Ивановна Ивасюк опознала обезображенный труп «лишь по шраму от аппендицита и родинке на спине».