Михаил Гернет - Инстинкт заключенного. Очерки тюремной психологии

Но, говоря о свиданиях в тюрьме, надо помнить, что так называемые личные свидания отдельно от других заключенных редкие исключения. В громадном большинстве случаев даются общие свидания целым группам заключенных с пришедшими к ним родственниками. Тогда по одну сторону сетки стоят заключенные, а по другую их родные. Через каждые 15–25 минут происходит смена одних заключенных и их родных другими. Эти приливающие волны с одной стороны серой арестантской массы, а с другой — пестрой толпы людей всех возрастов, обоего пола, всех знаний, всякого социального положения рвутся одна к другой, но барьеры, решетки, сетки и тюремная стража не дают им слиться. Комната свиданий наполняется шумом нескольких десятков голосов, радующихся и плачущих людей, утешающих и утешаемых, как будто объединенных между собою общим несчастием заточения, но на самом деле живущих и эти короткие минуты свидания совсем отдельно друг от друга, забывая обо всех, кроме близких, мешая один другому старанием перекричать разговаривающих соседей.

Общие свидания в такой обстановке проходят чрезвычайно нервно.

Каждая минута, каждая секунда на учете. Они бегут страшно быстро (кажется, единственный случай, когда время в тюрьме идет быстро). С обеих сторон барьеров торопятся сказать или, вернее, хотят сказать, как можно больше. Точь-в-точь, как при проводах близкого человека на вокзале в дальний путь: через две, три минуты поезд уйдет, и надо, пока не поздно, сказать так много… Вот тут-то и происходит то, что один из заключенных называет «трагедией свиданий». «Вся трагедия свиданий, говорит он, была в том, что самое главное ускользало, несмотря на то, что задолго до свидания, которого заключенные ждали так жадно, с таким надрывом, думали сказать именно это самое главное. Большинство дорожило каждой секундой свидания, а почему-то говорили при встречах с длинными паузами, с перерывами, почему-то подолгу задумывались, а потом в камере слезами обливали белый хлеб, который приносили жены или сестры». Тут, в тюрьме, начинают жалеть: «целыми днями, ночами проводили с близкими время и не ценили этого, а сейчас, страдая, считаешь секунды и мечтаешь, как бы подольше тянулось время, как бы не кончилось скоро свидание».

В тюремных свиданиях через барьеры и сетки есть и еще одна тяжелая сторона. Правила, по которым происходят такие свидания, называются Оскаром Уайльдом «отвратительными и стеснительными: посещение родственников или друзей только усугубляет унижение и душевное отчаяние каждого заключенного. Многие, чтобы только не переносить подобной процедуры, отказываются от свидания с близкими» [7] Оскар Уайльд. Пол. собр. соч. Изд. Маркса. Т. II–III. Кн. 5. Письма о тюремной жизни. — С. 295. . Таким образом, радость свидания нередко покупается слишком дорогою ценою унижением заключенного, испытываемым им чувством как будто глумления над ним всеми этими оттеснениями, которые кажутся ему предназначенными специально для увеличения его страданий, для отравления радости видеть и слышать родных и близких.

Рассмотрев психологию тюремных свиданий и переписки, мы становимся в этом вопросе, как и во многих других, на сторону заключенных против «тюрьмоведов». Подводя итоги всему сказанному, мы вспоминаем слова Оскара Уайльда, сказанные им при оценке правил тюремной переписки и свиданий: «Одна из трагедий тюремной жизни в том, что эта жизнь обращает человеческое сердце в камень. Чувства естественной привязанности, как и всякие другие чувства, нуждаются в поддержке и питании. Они легко глохнут в бездействии». По его глубокому убеждению, редкие свидания и письма, допускаемые тюремными уставами, недостаточны для того, чтобы поддерживать более нежные и более человеческие привязанности, благодаря которым, в конечном итоге, душа остается чувствительной ко всем прекрасным и возвышенным влияниям, какие могут исцелять разрушенную и разбитую жизнь».

Назначение подследственной и срочной тюрьмы изъять обвиняемого и осужденного из общества, в первом случае на время производства предварительного следствия, а во втором на срок, определенный судом осужденному в наказание. Подследственный арест имеет своею целью помешать обвиняемому уклониться от суда, и, посредством лишения его свободы, устранить те препятствия к обнаружению истины, которые он мог бы создавать, находясь на свободе. Лишение же свободы в виде карательно-исправительной меры, применяемой в силу судебного приговора, не должно заходить за пределы требования уголовной политики.

Современные тюрьмы, за исключением американских реформаторий и русских тюрем после Февральской революции, а также германских тюрем в 1919 г., строжайше запрещают допуск к заключенным периодической печати, в виде газет и журналов. Безусловность такого запрета не оправдывается ни целями предварительного заключения, ни задачами современной уголовной политики. Казалось бы, что запрещение чтения газет и журналов тому одиночному арестанту, следствие о преступлении, которого закончено, не может быть ничем обосновано: если обвиняемый содержится под стражей только для того, чтобы он не уклонился от суда, то периодическая печать, допущенная в его камеру, отнюдь не облегчает ему побега.

Но отвечает ли недопущение периодической печати к срочным арестантам требованиям современной уголовной политики?

Лишение арестанта права следить за общественной жизнью чувствуется заключенными далеко не одинаково. Здесь все зависит от особенностей умственного развития и от индивидуальной психологии каждого. Человек, привыкший начинать каждый день своей жизни с чтения газетного листка, испытывает очень большие лишения, когда он остается без газеты. Спокойно отнесется к этим тюремным запретам человек, никогда не имевший или лишь редко державший в своих руках органы периодической печати. Страдание от такого лишения тем сильнее, чем более развиты у человека общественные инстинкты, чем менее он равнодушен к жизни родной страны. В более культурных странах чтение, повседневных газет стало привычкой самых широких слоев населения, а в том числе и тех, которые дают наибольшее число преступников.

Но особенно тяжким оказался запрет допуска газет в места заключения для политических арестантов. Описывая свои тюремные впечатления, Турати вспоминает, какой «болезненной, лихорадочной» становилась в тюрьме потребность узнать новости о внешнем мире. Он вспоминает, как был счастлив, когда нашел в отхожем месте выпачканный номер какой-то газеты и спрятал его под одежду, надеясь избежать обыска. Заточенные пожизненно или на долгие сроки узники Шлиссельбургской крепости также не могли следить за периодической печатью, а когда им стали доставлять для переплета журналы истекших лет, то они набрасывались прежде всего на ближайшие к ним по времени номера и после, сходясь вместе, делились «новостями»; только что прочитанное получало в их глазах характер только что случившегося. Запрещение новых журналов обрушивалось на них всею тяжестью и создавало такие лишения, величину которых трудно себе, по словам Новорусского, представить [8] Новорусский М. В Шлиссельбургской крепости. Былое. 1906. № 10. С. 267. . Чтобы узнать политические новости, намек на которые прорывался из слов тюремной администрации, они прибегали к разным мелким уловкам. Один из жандармов принес однажды узникам номер старой газеты, и они с жадностью на него набросились [9] Гершуня. Из недавного прошлого. М.: Земля и Воля, 1917. . Когда в 1890 г. тюремный священник принес Шлиссельбургцам духовный журнал «Паломник», все заключенные читали его, как мало ни отвечал он их мировоззрению: до такой степени сильно было желание видеть бумагу, недавно вышедшую из типографии в тщетной надежде найти там какие-нибудь отголоски общественной жизни. Но даже самый вид года «1890», до того более нигде невиданного в печати, был приятен взору заточенных. В ответах на анкету Ауэра попадаются жалобы общеуголовных преступников на недопущение газеты, как на тяжкое лишение [10] Ауэр О. С. С. 60. . По общему правилу, постоянно подтверждаемому наблюдением над тюремной психологией, ни одна сильная потребность не может остаться в тюрьме без всякого удовлетворения. Как скоро правила тюрьмы не позволяют ее удовлетворять или стремятся уничтожить ее, сами заключенные изыскивают способы удовлетворить не только требования своей природы, но и привычки, ставшие для них, согласно поговорке, «второй натурой».