Бессел ван дер Колк - Тело помнит все [Какую роль психологическая травма играет в жизни человека и какие техники помогают ее преодолеть]

На этой стадии лечения Мэрилин раз за разом захватывали образы и ощущения, связанные со снами, в которых ее душили. Она вспоминала, как в четыре года сидела на кухне с опухшими глазами: у нее болела шея, из носа шла кровь, а отец с братом насмехались над ней, называя глупой девчонкой. Как-то Мэрилин рассказала: «Вчера, когда я чистила перед сном зубы, на меня нахлынуло странное ощущение. Я стала метаться, словно выброшенная на берег рыба, дергалась всем телом, будто мне не хватало воздуха. Я всхлипывала и задыхалась, продолжая чистить зубы. У меня в груди поднималась паника, меня словно кидало из стороны в сторону. Я стояла у раковины, и мне пришлось взять всю свою волю в кулак, чтобы не закричать: «НЕТ-НЕТ-НЕТ-НЕТ-НЕТ-НЕТ». Она легла в кровать и заснула, однако всю оставшуюся ночь просыпалась каждые два часа.

Воспоминания о травме не сохраняются в повествовательной, упорядоченной форме. У них нет начала, середины и конца.

В одиннадцатой и двенадцатой главах я расскажу о том, что поначалу они возвращаются именно так, как это происходило у Мэрилин: в виде вспышек воспоминаний, состоящих из обрывков восприятия, разрозненных зрительных образов, звуков и телесных ощущений, которые поначалу не имеют никакого смысла, вызывая лишь страх и панику. Когда Мэрилин была ребенком, она не могла рассказать о тех неописуемых вещах, которые с ней происходили, да это бы и ничего не изменило – никто не собирался ее слушать.

Подобно многим другим жертвам насилия в детстве, Мэрилин была образцом жизненной силы, желания жить и быть хозяином своей жизни, энергии, которая противостоит уничтожающей силе травмы. Постепенно я осознал: единственное, что делает возможным выполнять работу по исцелению людей от травмы, – это восхищение стремлению выжить, позволившее моим пациентам пережить жестокое обращение, а затем пережить тот душевный мрак, с которым неизбежно приходится сталкиваться на пути к выздоровлению.

Как нам диагностировать пациентов вроде Мэрилин, Мэри и Кэти и как именно мы можем им помочь? От того, как мы будем определять их проблемы, какие будем ставить диагнозы, будет зависеть и подход к лечению. В ходе своего психиатрического лечения такие пациенты, как правило, получают пять-шесть несвязанных между собой диагнозов. Если их врач специализируется на биполярном расстройстве, то заметит перепады настроения и пропишет препараты лития. Если психиатра больше впечатлит степень отчаяния пациента, то он назначит антидепрессанты. Фокус на непоседливости и недостатке внимания может привести к тому, что на пациента будет навешен ярлык СДВГ с последующим лечением стимуляторами. Если ж психиатр узнает про перенесенную психологическую травму, а пациент по собственной инициативе изложит всю необходимую информацию, то ему может быть поставлен диагноз ПТСР. Хотя все эти диагнозы и имеют хоть какое-то отношение к действительности, ни один из них не способен в полной мере описать, кем являются эти пациенты и от чего они страдают.

Психиатрия как раздел медицины стремится диагностировать психические заболевания так же точно, как, скажем, рак поджелудочной железы или стрептококковую инфекцию легких. Тем не менее в связи со сложным устройством разума, мозга и системы отношений человека мы даже близко не подобрались к подобному уровню точности. Понимание того, что именно с людьми «не так», на данный момент больше зависит от мировоззрения врача (а также от того, какое лечение будет оплачено страховыми компаниями), чем от поддающихся проверке объективных фактов.

Первая серьезная попытка создания систематического руководства по психиатрическим диагнозам была предпринята в 1980 году, когда вышло третье издание «Диагностического и статистического руководства по психическим расстройствам» (Diagnostic and Statistical Manual of Mental Disorders, сокр. DSM. – Прим. пер. ) – официального перечня всех психических заболеваний, признанных Американской психиатрической ассоциацией (АПА). Предисловие к DSM-III напрямую предупреждало, что эти категории были недостаточно точными, чтобы использовать их в судебной медэкспертизе или для решения вопросов, связанных со страхованием. Тем не менее это руководство постепенно стало мощнейшим инструментом: страховые компании требуют для возмещения расхода диагноза по DSM, вплоть до недавнего времени все гранты на научные исследования выдавались в соответствии с диагнозами DSM, а академические программы строятся на основании выделенных в DSM категорий.

Навешиваемые DSM ярлыки быстро просочились и в массовую культуру. Миллионы людей знают, что Тони Сопрано страдал от панических атак и депрессии, а у Кэрри Мэтисон из «Родины» – биполярное расстройство.

Это руководство превратилось в виртуальный бизнес, который принес Американской психиатрической ассоциации более ста миллионов долларов (1). Вопрос в следующем: принесло ли оно соизмеримую пользу пациентам, которым оно было предназначено помочь?

Психиатрический диагноз несет серьезные последствия: на его основе строится лечение, а неправильное лечение может приводить к катастрофическим последствиям. Кроме того, поставленный диагноз навешивает на людей пожизненный ярлык, оказывающий огромное влияние на их самовосприятие. Я встречал бесчисленное множество пациентов, которые говорили мне, что у них биполярное или пограничное расстройство либо ПТСР, словно они были приговорены к пожизненному заключению в подземелье, подобно графу Монте Кристо.

Ни один из этих диагнозов не берет в расчет необычные таланты, которые развивают в себе многие наши пациенты, или творческие способности, которыми они овладели, чтобы выжить. Слишком часто диагноз является лишь перечислением симптомов, из-за чего пациентов вроде Мэрилин, Кэти или Мэри воспринимают как неуправляемых женщин, нуждающихся в прочистке мозгов.

В толковом словаре диагноз определяется как: «1. Процесс определения природы и причины заболевания или травмы путем изучения истории болезни пациента, его обследования и анализа лабораторных данных. 2. Заключение, составленное на основании этого исследования» (2). В этой и следующей главе я поговорю о той пропасти, что разделяет официальные диагнозы и фактические проблемы наших пациентов, а также расскажу, как мы с моими коллегами пытались изменить процесс диагностики пациентов с хронической психологической травмой.