Джеффри Миллер - Соблазняющий разум [Как выбор сексуального партнера повлиял на эволюцию человеческой природы] [litres]

Бо́льшая часть исследований креативности фокусируется на творческом решении задач, а не на творческих проявлениях в рамках ухаживаний. Кажется логичным, что естественный отбор должен поддерживать особей, которые креативнее решают задачи выживания. С 1920-х психологи, обсуждая тему креативности, вспоминают эксперименты Вольфганга Кёлера, в которых шимпанзе, чтобы достать висящие слишком высоко бананы, догадывались поставить коробку, встать на нее и сбить бананы палкой. Подобные примеры заставили нас думать, что креативность поддерживается отбором за счет своей пользы для выживания. Укреплению такого мнения способствовало его щедрое финансирование. Исследования креативности оправдывают затраченные средства, только если они ищут пути улучшения человеческих способностей к решению технических задач. Корпорации стремятся нанимать людей с креативным мышлением, чтобы патентовать побольше инноваций, а не помогать своим сотрудникам находить возлюбленных покачественнее. Фокусирование на решении задач усугубила и масса биографических исследований, посвященных креативности великих ученых и изобретателей.

Многие ученые, изучающие творческие способности, считают, что креативность идеи нужно оценивать по двум критериям – новизне и утилитарности. Утилитарность – это пригодность идеи для решения конкретной задачи. Новизна – это нечто случайное; она отражает сложность задачи, показывает, насколько редко эта задача поддавалась решению в прошлом. В плане решения задач человеческая креативность выполняет ту же функцию, что подразделения НИОКР [96] НИОКР – научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы. В англоязычных странах этот сектор называется Research and Development (R&D). в корпорациях. Амбициозные проекты должны рано или поздно начинать приносить доход: новизна ценна не сама по себе, а лишь как средство поиска неочевидных решений. Особенно много внимания решению задач уделяет когнитивная психология. После работ Герберта Саймона, проведенных в 1950-х и посвященных искусственному интеллекту и решению задач, когнитивная психология практически узурпировала исследования креативности. И теперь креативность иногда рассматривают лишь как способ решения задач “труднее среднего”.

Может, так оно и есть, но разве не тоскливо видеть мир как смесь одних только задач и их решений? Конечно, можно даже сказать, что ухаживания – это задача, а брачные демонстрации – ее решение. Но этот проблемно-ориентированный подход упускает суть не только человеческой креативности, но и брачных демонстраций в целом.

Рассмотрим ту креативность, которая нужна для создания буффонад. В эпоху немого кино великие комики этого жанра, Бастер Китон и Гарольд Ллойд, не занимались решением задач. Напротив, их гениальность заключалась в том, что они брали обыденные действия и превращали их в детальные, тщательно проработанные демонстрации неуклюжести. Залезая на стремянку, они использовали это простое действие как возможность для исследования множества удивительных и нестандартных способов взаимодействия человеческого тела со стремянкой и полом. Комедия смешна тем, что показывает, как много всего может пойти не так и как много вариантов этого “не так”. Она строится на обмане ожиданий, а не на решении задач.

Вероятно, при обсуждении эволюции креативности нам стоит в первую очередь сосредоточиться на юморе и меньше внимания уделять техническим изобретениям. Я думаю, что в эволюции креативности скорее неофилический смех, чем технологический выигрыш, вознаграждал приспособленность. Может показаться, что смех – слишком тонкая ниточка, чтобы на нее можно было повесить такое крупное украшение, как человеческая креативность, но все же смех – важная часть человеческой природы. Он характерен для всех представителей нашего вида, проявляется в форме особого выражения лица и особых голосовых сигналов. Смех возникает самопроизвольно в детстве, и он очень приятен. У него есть все признаки психологической адаптации.

Чувство юмора – важный критерий в выборе партнера. Одно из самых впечатляющих и загадочных открытий в области эволюционной психологии – та ценность, которую люди по всему миру придают хорошему чувству юмора. Действительно, это одна из немногих человеческих черт, важных настолько, что в объявлениях о знакомстве для нее используют специальную аббревиатуру (ЧЮ). Возможно, мы наконец поймем, почему ЧЮ так часто указывают в качестве требования к потенциальному партнеру и используют для саморекламы. В умении смешить проявляется креативность. Юмор играет на нашей ярко выраженной неофилии: он спасает нас от скуки, к которой мы так склонны. Креативность – надежный индикатор интеллекта, энергии, молодости и протеизма. А юмор просто привлекателен, и в этом причина его появления в ходе эволюции.

В своей книге 1964 года “Акт творчества” ( The Act of Creation ) Артур Кёстлер тщетно пытался вычислить сурвивалистскую пользу креативности, остроумия, чувства юмора и смеха. Вот что он писал:

Какую пользу для выживания несет непроизвольное одновременное сокращение пятнадцати лицевых мышц, сопряженное с испусканием определенных, зачастую не поддающихся контролю шумов? Смех – это рефлекс, но он уникален тем, что лишен явной биологической функции; пожалуй, можно назвать его рефлекторным излишеством. Единственная его польза в том, что он дает временный отдых от гнета утилитарных нужд. Когда смех появился в эволюции, в скучную Вселенную, управляемую законами термодинамики и выживания наиболее приспособленных, видимо, пробрался элемент легкомыслия.

Попытки найти пользу для выживания у сексуально привлекательного биологического “излишества” – самая типичная ошибка теоретических рассуждений XX века на тему человеческой эволюции. Моя книга уже неоднократно прославляла этот “элемент легкомыслия”, который половой отбор привносит в наш мир. Юмор, этот соблазняющий остряк, – одно из самых восхитительных его творений.

Наши творческие способности все еще трудно поддаются пониманию на психологическом уровне, хотя уже появилось нескольких разумных гипотез их происхождения. Захваченный творческим потоком, наш ум будто переходит из “твердого” состояния в “жидкое”. Лучше всего этот процесс описал Уильям Джеймс в статье 1880 года для журнала The Atlantic Monthly :

Вместо мыслей о конкретных вещах, терпеливо следующих друг за другом по избитому пути привычных ассоциаций, наш разум совершает самые неожиданные и резкие переходы от одной идеи к другой. В нашем разуме рождаются сложнейшие обобщения и точнейшие разграничения, самые неслыханные комбинации элементов, самые тонкие ассоциации; одним словом, мы будто бы попадаем в кипящий котел идей, где все шипит и бурлит с ошеломительной силой, где связи между чем угодно могут возникать и распадаться в один миг, где нет ничего похожего на однообразный конвейер и где неожиданность кажется единственным законом.