Джеффри Миллер - Соблазняющий разум [Как выбор сексуального партнера повлиял на эволюцию человеческой природы] [litres]

Пороговый эффект можно объяснить через аналогию из области экономики фармакологических исследований. Фармацевтическая корпорация “Пфайзер” потратила многие годы и больше 100 миллионов долларов на разработку препарата “Виагра”, прежде чем он принес первый цент прибыли. Сперва были только расходы, а выгоду компания стала получать значительно позже. Фармкомпании могут мириться с отсроченным получением прибыли и умеют выбирать такие направления исследований, которые с наибольшей вероятностью приведут к созданию новинок с высоким потенциалом продаж. Но эволюция предугадывать не умеет: ей не хватает дальновидности менеджмента фарминдустрии. Ни один биологический вид не сможет привлечь венчурный капитал, чтобы платить по счетам, пока его исследовательская команда пытается претворить инновационную идею в лидирущий на рынке биологический продукт. Любой вид должен оставаться биологически профицитным в каждом поколении, иначе он просто вымрет. У живых организмов всегда есть проблемы с денежным оборотом, поэтому они не могут делать сомнительные вклады с ориентацией на гипотетическую пользу в будущем. Более того, эволюционная отдача от любого гена, кодирующего любое потенциальное новшество, должна быть больше, чем от генов-конкурентов. В противном случае он элиминируется еще до того, как новшество полноценно разовьется. Потому-то так сложно объяснить появление новшеств.

Давайте вернемся к аналогии с “Майкрософт”. Мы уже знаем, что крупные корпорации могут начинать с пары сотрудников, а потом расти, постепенно нанимая новых. Проблема порога в эволюции скорее финансовая, чем связанная с персоналом. Как “Майкрософт” сумела дорасти до преодоления порога рентабельности? Как и большинство компаний, на первых порах она выживала за счет банковских кредитов, венчурного капитала и выпуска акций. “Майкрософт” не могла развиваться, используя исключительно собственные доходы – их не хватало. Компания развивалась благодаря тому, что люди желали вложить в нее свои деньги в надежде, что в будущем вклад окупится. Проблема формирования крупных корпораций не в том, что приходится нанимать людей по одному – это-то как раз просто, – настоящая проблема в том, что компания не может “выстрелить”, не достигнув определенной критической массы, а достигнуть ее можно, лишь занимая деньги под будущую прибыль.

В эволюции, казалось бы, не предусмотрено кредитов на развитие важных новшеств. Основа капитализма – умение прогнозировать, а эволюции оно несвойственно. Проблема эволюционных новшеств сводится к их потребности в каком-то аналоге венчурного капиталиста. Нужно нечто для подстраховки инновационного проекта на ранних стадиях его развития, защита от опасностей рыночной конкуренции и банкротства – словом, нужен кредит.

Я думаю, что венчурный инвестор эволюции – это половой отбор. Он может благоприятствовать новшествам только потому, что они выглядят сексуально, то есть гораздо раньше, чем они станут полезными в борьбе за выживание. Половой отбор может защитить новшество от исчезновения на ранних стадиях, дав ему репродуктивное преимущество, которое компенсирует его стоимость для выживания. Разумеется, это рискованный бизнес. Вполне может случиться, что новшество никогда не станет выгодным для выживания. Но это и необязательно. Если акции инвестируемой компании представлены на фондовом рынке, этого уже достаточно для того, чтобы венчурные инвесторы могли получать доход; сама компания при этом может не продать ни единого продукта. Убегающий половой отбор может поддерживать даже те эволюционные новшества, которые никогда не дадут даже ничтожных преимуществ для выживания. Оба процесса работают на магии убегающей популярности. Желание усиливает желание. Пузырь доверия растет.

Иногда пузырь лопается. На одно закрепившееся брачное украшение – павлиний хвост, например – приходятся сотни украшений, которые появились и исчезли. Такие украшения вначале могли быть слабовыраженными, потом могли ненадолго завоевать популярность, немного подрасти и усложниться, а затем из-за каких-то случайных эволюционных эффектов выйти из моды и вернуться в эволюционное небытие. Эти цикличные изменения моды на стиль декора могут не способствовать процветанию вида в целом, но эволюция заботится о видах не больше, чем рынок капиталов заботится о предпринимателях.

Если многие новшества появляются в результате полового отбора, логично ожидать, что многие микроновшества, отличающие виды друг от друга, будут брачными украшениями. Эта идея противоречит некоторым традиционным взглядам на процесс расхождения видов, но, как ни странно, хорошо согласуется с наблюдениями биологов. Подавляющее большинство новшеств, отличающих виды друг от друга, во всей видимости, никак не влияют на выживание. Фрэнсис Бэкон, отец-основатель научного метода, с пренебрежением говорил, что огромное, кажущееся бессмысленным разнообразие растений и животных – “лишь спорт Природы”. Дарвин тоже недоумевал, почему видов так много, а настоящей новизны так мало. Если новшества распространяются в популяциях за счет своей выгоды для выживания, тогда почему же так мало новшеств дает явные преимущества, характерные для крупных инноваций и адаптивных радиаций?

Один из ключей к ответу затерян в критериях деления животных на виды, которыми пользуются систематики. Многие близкородственные виды проще всего отличать друг от друга по брачным украшениям и половым органам самцов. Если вы не можете понять, к какому из двух видов относится жук, посмотрите на его окраску, вооружение и половые органы. Уильям Эберхард в своей книге “Половой отбор и гениталии животных” ( Sexual Selection and Animal Genitalia ) отмечает, что при расхождении видов мужские гениталии, как правило, видоизменяются самыми первыми. Создается впечатление, что самая любимая эволюцией область инвестирования – это пенис: слишком уж часто эволюционные новшества касаются деталей его формы. По мнению Эберхарда, это связано с тем, что самки при выборе партнера далеко не в последнюю очередь обращают внимание на форму пениса, и движущей силой появления микроновшеств служит, по всей видимости, именно женский выбор. У растений аналогично отбираемый признак – цветок, и по деталям его строения тоже удобнее всего идентифицировать виды. У животных зачастую сложнее установить вид самки, чем самца: облик самок, как правило, дивергирует намного меньше. Любители наблюдать за птицами знакомы с этой проблемой: встреченную самку удастся определить, скорее всего, только до рода, а вот в случае самца можно покуситься и на вид.