Джиа Толентино - Кривое зеркало [Как на нас влияют интернет, реалити-шоу и феминизм] [litres]

После истории с Rolling Stone прошли годы. Многое из того, чего хотела добиться Эрдели, за последние два года осуществилось. Общество было возмущено историями сексуального насилия и социального безразличия. В 2015 году потрясающая обложка New York положила начало освещению обвинений в адрес Билла Косби. Затем последовала история Харви Вайнштейна. Репортеры перестали представлять единичные события как репрезентативный опыт. От женщин стали требовать очень многого, и это заметно укрепило их положение. В таких статьях журналисты четко показывали, о чем им известно, а о чем нет.

Изменения начались и в Университете Вирджинии. Студенты перестали орать «Не гей!» в студенческой песне. (Теперь они орут «Fuck Tech!» – Технологический институт Вирджинии давно соперничает с университетом.) Сегодня многие девушки с гордостью называют себя феминистками. Обсуждается переименование библиотеки Олдермана. В Шарлоттсвилле открылось отделение партии демократических социалистов Америки. Сегодня студенты всеми силами стремятся предотвратить сексуальное насилие – хотя в подобных программах, как всегда, наиболее эффективно не предотвращение, а привлечение внимания к проблеме. Количество студентов, уверенных в способности университета справедливо отнестись к жалобам на сексуальное насилие, удвоилось, хотя они все еще остаются в меньшинстве. После истории с Вайнштейном, после признания Бретта Кавано [24] Бретт Майкл Кавано – судья Верховного суда США с 6 октября 2018 года. 16 сентября 2018 года профессор психологии Кристин Форд обвинила Кавано в сексуальных домогательствах и попытке изнасилования. По ее словам, это произошло в начале 1980-х годов, когда они были несовершеннолетними подростками (Кавано тогда было 17 лет, Форд – 15). В течение той же недели еще две женщины сообщили о домогательствах со стороны Кавано. Верховному суду студентки Университета Вирджинии продолжали писать мне, рассказывая о сексуальном насилии и полном безразличии администрации к их жалобам.

Недавно я беседовала с девушкой, которую назову Фрэнсис. У нее блестящие глаза и твердый характер. Такую девушку легко представить едущей на велосипеде по залитой солнцем улице с корзинкой тюльпанов на багажнике. Фрэнсис поступила в Университет Вирджинии осенью 2017 года. Через месяц ее изнасиловали в комнате общежития. На следующее утро она попросила подругу сфотографировать синяки на шее – насильник душил ее. В тот же день она заявила о насилии, и ее обидчика исключили в течение недели. «Я почувствовала абсолютную поддержку студенчества», – рассказала она мне. И поддержку полиции: обидчика обвинили в сексуальном насилии, удушении и даче ложных показаний. (О позитивном опыте общения с полицией Фрэнсис сказала мне откровенно: «Я же белая девушка».) После подачи заявления Фрэнсис занималась бюрократическими вопросами, посещала психотерапевта, чтобы справиться с кошмарами. Ей часто снилось, что она находится в комнате с насильником, но не может включить свой телефон и позвать на помощь.

Мы с Фрэнсис много говорили об имидже Университета Вирджинии. Она выросла на Тихоокеанском Северо-Западе и в Вирджинию впервые приехала осенью, когда поступила в старшие классы. «Стоило мне вечером выйти на Газон, и я сразу же влюбилась в это место, – сказала она. – Оно идеально». После этого посещения она разместила фотографии Ротонды и Шарлоттсвилля на своем компьютере и смартфоне. «Я хотела всего этого, рождественских песен на Газоне при свете свечей, хотела оказаться в этом оплоте “безграничной свободы человеческого разума”», – сказала Фрэнсис, повторяя слова Джефферсона. Когда появилась статья в Rolling Stone, ей было тринадцать лет – и она ее не читала. Она не читала ее до сих пор. Она знала, что статья оказалась фальшивкой. И возможно, университет действительно таков, каким представляет себя миру.

После нескольких месяцев расследования администрация университета признала насильника Фрэнсис невиновным. Он мог вернуться в кампус. (Фрэнсис написала мне следующей осенью – он действительно вернулся.) Университет выпустил большой документ на 127 страницах, в котором ее показания объявляли недостоверными. «Они представили меня пьяной девкой, которая пришла на вечеринку, чтобы пофлиртовать, но ситуация слегка вышла из-под контроля. Мне стало стыдно, и я не смогла справиться с последствиями», – рассказала мне Фрэнсис. Я прочла этот документ, и мне стало плохо. Насильник признавал сексуальный контакт и то, что Фрэнсис физически боролась с ним, пытаясь положить этому конец. Он утверждал, что остановился вовремя. В документе отмечалось, что в поведении Фрэнсис по отношению к насильнику до инцидента и ее заявлениях после инцидента есть явные несоответствия. Исходя из этого и из существующей в университете презумпции невиновности, физический контакт был признан приемлемым. Администрация решила, что Фрэнсис либо лжет, либо заблуждается, либо сама является виновной. Я испытала абсолютное отчаяние: вот он – результат колоссальных перемен. Друзья и полиция отнеслись к словам Фрэнсис серьезно. Университет исключил насильника и провел тщательное и процедурно правильное расследование. Но ее все равно изнасиловали после вечеринки в первом же семестре. Университет по-прежнему считает несправедливым наказывать насильника. Все то, что определяло личность этой девушки – ее живость, уверенность, страсть, – было растоптано в тот самый момент, когда достигло пика. Технически все сделали то, что должны были, тем не менее все это наводило на мысль о стеклянной башне, окружающей непреодолимую гниль.

Недавний сдвиг в общественных взглядах на сексуальное насилие стал настолько драматичным и запоздавшим, что отвлек внимание от важного факта. Наши системы все еще терпят крах в этом вопросе. Ни одно преступление не является настолько запутанным и карательным, как изнасилование. Ни одно другое насильственное преступление не несет в себе встроенного алиби, которое мгновенно оправдывает преступника и перекладывает ответственность на жертву. Нет межличностного взаимодействия, которое можно использовать для оправдания грабежа или убийства, тогда как изнасилование объясняют сексом. Лучший судебный сценарий для жертвы одновременно является худшим для нее: чтобы люди поверили, что ты заслуживаешь справедливости, ты должна быть раздавлена. Развитие и широкое распространение феминизма этого не меняет. Мир, в который мы верим, который пытаемся сделать реальным и осязаемым, все еще не совпадает с уже существующим.

Я пришла к мысли, что нельзя писать о сексуальном насилии как о некоей аномалии. Изнасилование – не исключение. И не аномалия. И невозможно превратить это в приятную историю.