Томас Гилович - Наука мудрости

Разумеется, вам, скорее всего, придут в голову противоположные примеры — ситуации, когда вы (как правило, после некоторого размышления) приходили к выводу, что именно вы выделяетесь на фоне остальных. Вы понимаете, что особенно чувствительны к низким температурам, потому что выросли в Коста-Рике. Или вы предполагаете, что обязаны своей нелюбовью к мясному рулету безвкусной его версии, которой вас угощали у бабушки. Все это правда. Эти исключения реальны и важны, но при этом они лишь исключения. Они рождаются из нашей склонности, особенно в юности, сильно переживать от того, что мы отличаемся от других в вопросах музыкального или художественного вкуса или в том, как проводить досуг. Подростками мы могли задаваться вопросом: «Почему я не могу быть как все?» По мере взросления вопрос «Что не так со мной , что во мне такого особенного?» становится другим: «Что не так с ними ?»

Однако если отвлечься от размышлений и обратиться к непосредственному опыту, то он говорит нам, что вещи именно таковы, какими мы их воспринимаем: в комнате на самом деле холодно, бабушкино кулинарное мастерство сомнительно. Далее мы покажем, что склонность полагаться на свое восприятие окружающего мира как плод объективного отражения реальности, а не ее субъективной интерпретации лежит в основании многочисленных человеческих заблуждений.

Психологи, вслед за Ли Россом и его коллегами, называют это приятное и убаюкивающее ощущение («я вижу мир, каков он есть, а не его субъективную версию») «наивным реализмом». Признание, что вы, как и всякий другой человек, являетесь наивным реалистом, — принципиально важный шаг к большей мудрости. Оно сделает вас мудрее в отношении множества повседневных жизненных ситуаций. Оно сделает вас мудрее и в отношении важнейших социальных и политических проблем в пору, когда страну и весь беспокойный мир разделяют разногласия и конфликты. Оно поможет вам лучше справляться с ситуацией, когда приходится иметь дело с конфликтами между членами семьи, друзьями, коллегами. Но чтобы как следует оценить, что осознание наивного реализма может способствовать приближению к мудрости, о которой мы говорим, нам нужно сделать шаг назад — к более фундаментальному вопросу: откуда возникает убежденность в том, что воспринимаемое нами и есть то, что «на самом деле»?

Тайные работники

Одна из основных функций полуторакилограммовой массы нейронных сетей, которую мы носим в своем черепе, — это осмысление окружающего мира. Они быстро и без запинки определяют, является ли данная поверхность пригодной для хождения, представляет ли предмет угрозу или нет, было ли движение преднамеренным или случайным, знакомо нам это лицо или нет. Большая часть этого осмысления происходит благодаря психическим процессам, которые мы не осознаём: в сознании присутствует лишь итоговое знание , но не процесс его достижения. Целая армия таких процессов беспрерывно трудится, без знания и контроля с нашей стороны, над добыванием смысла из обрушивающегося на нас шквала противоречивой и путаной информации. Это отсутствие сознательного доступа к нашим мыслительным механизмам приводит к смешению, пользуясь терминологией Канта, между «вещью в себе» (Ding an sich) и «вещью для нас» (Ding für uns) .

Когда мы видим тостер, обоняем аппетитный запах, замечаем угрожающий жест, нам кажется, что мы воспринимаем стимул таким, как он есть, а не каким мы его сконструировали. Какую роль мы сами играем в выстраивании нашего чувственного опыта, возможно, проще всего представить на примере цветового зрения. Нам представляется, что яблоко, которое мы видим, красное, океан — голубой, а высокие арки вблизи заведения быстрого питания — желтые. Но цвета, видимые нами, — не просто нечто, что находится «вовне», в предметах, которые мы воспринимаем; они являются продуктом взаимодействия между существующим вне нас и функционированием нашего аппарата ощущений. Наше чувство цвета — результат активации конкретных фоторецепторов и последующей обработки этих импульсов мозгом. Фоторецепторы избирательно чувствительны к световым волнам разной длины, что и дает в итоге различные восприятия цвета — восприятия, в которых, заметим, человек не видит никаких световых волн!

Мозг тщательно создает иллюзию, что мир во всем именно таков, как мы его воспринимаем: яблоко — красное, океан — голубой, а арка — желтая… Об этом свидетельствует тот факт, что мы часто говорим про собак, будто они не различают цветов (на самом деле различают, но цвета, видимые ими, гораздо менее богаты и разнообразны, чем видимые нами), но при этом никогда не говорим про себя, что мы «не различаем запахов». А ведь в реальности мир более богат запахами, чем нам кажется, но из-за ограниченности нашего обонятельного аппарата и обонятельных участков мозга мы способны обнаруживать и различать только крохотную долю запахов, которые собаки (и почти все остальные млекопитающие) с легкостью воспринимают.

Хотя взрослые образованные люди хорошо знают, как устроено цветовое восприятие, это знание не влияет на наше интуитивное убеждение, что цвет присущ самим предметам, оно не мешает говорить об оранжевых закатах, голубых глазах и темно-каштановых волосах. Если же взять более сложные когнитивные явления, то там мы еще меньше представляем величину нашего личного вклада в содержание того, что воспринимаем. Мы с легкостью заполняем пробелы в поступающих внешних сигналах, ни секунды не чувствуя, что вообще есть какие-то пробелы — и что заполняем их именно мы.

Примечательно, что такое заполнение может происходить под влиянием не только предварительной информации или ожиданий, но и информации, которую мы получаем постфактум. В одном показательном исследовании испытуемые слышали предложение с пропущенной первой частью ключевого слова (ниже мы обозначаем ее звездочкой *) и разным окончанием для разных групп. Так, некоторые испытуемые слышали «The *eel was on the axle », другие — «The *eel was on the orange ». В обоих случаях участники эксперимента сообщали, что услышали полное связное предложение: «The wheel was on the axle » («Колесо было на оси») в первом случае и «The peel was on the orange » («Кожура была на апельсине») во втором, — они не зафиксировали на сознательном уровне никакого пробела. Не зафиксировали они и того, что именно они сами вставили «услышанные» wh или p , чтобы предложение приобрело связность и смысл [2].

Неспособность отличить умственные модели внешнего мира от того, каков он есть, сама по себе не имеет большого значения, когда у всех работают одни и те же модели — как это происходит в случае яблок, неба или арок McDonald’s. Не представляет она проблемы и тогда, когда мы непроизвольно корректируем одни и те же разрывы в речи. Однако если дело касается социальных проблем и политики, последствия такого смешения могут быть куда менее благотворны. Это особенно верно в ситуации, когда по разные стороны проблемы оказываются люди, подход которых к задаче осмысления реальности обусловлен непохожим опытом, различающимися приоритетами и убеждениями. В таких случаях представления о том, что справедливо, что священно и неприкосновенно, кто виноват во всех бедах мира, неизбежно будут противоречить друг другу. Разногласия часто ведут к взаимным обвинениям в недобросовестности или злом умысле, что, в свою очередь, делает разногласия еще менее разрешимыми. Именно в таких обстоятельствах тот, кто мудрее, осознает, что его видение «реальности» — всего лишь видение , а вовсе не объективная оценка того, что «есть на самом деле».