Себастьян Юнгер - Племя [litres]

Во всяком случае, именно так мне удалось определить свой интерес к военной службе в молодости. Видимо, поэтому в тридцать один год я, сломленный и потерянный, оказался на бетонированной площадке аэропорта Сараево, слушая треск пулеметов из соседнего пригорода.

Сараево пытались взять сербские войска, которые захватили бо́льшую часть Боснии во время гражданской войны, начавшейся после распада бывшей Югославии. У меня почти не было журналистского опыта, но я прилетел в Вену, поездом добрался до Загреба и прибыл на станцию, где полевые орудия лежали рядком на повозках без бортов, а вокруг стояли солдаты с длинными ножами у пояса.

Стояла теплая летняя ночь, воздух был словно наэлектризован. Именно так мне представлялось все это в подростковом возрасте. Я взял тот же рюкзак, с которым десять лет назад ездил на запад, сложил в него стопку блокнотов, пенал с ручками, ручную пишущую машинку и смену одежды. В Сараево не было электричества, так что пишущая машинка дала бы мне возможность постоянно писать и сдавать статьи, если повезет получить заказ. У меня также был спальный мешок и письмо от редактора журнала, которого я попросил поручиться за меня, чтобы получить по приезде хотя бы журналистский пропуск.

В конце концов я добрался до Сараево на борту самолета ООН с гуманитарной помощью. Когда-то Сараево был великолепным городом эпохи Габсбургов, полным кафе, картинных галерей и театров, но теперь он изнемогал от июльского зноя и вонял горящим мусором. Искореженные машины заполонили перекрестки, где проходили уличные бои, и почти каждое здание было испещрено следами шрапнели. Верхние этажи здания газеты «Ослободжение» провалились на нижний этаж.

Люди нанимали такси, чтобы подъехать поближе к линии фронта и поговорить по рации с друзьями по ту сторону, которые тоже приезжали на такси. Ночью город поглощала полная, абсолютная тьма. По нему можно было ходить так, будто ты – последний человек на Земле. А днем улицы наполнялись людьми, которые несли кувшины с водой, волокли ветки на растопку или в офисной одежде искали работу. Они изображали подобие прежней жизни. Пустыри вокруг многоквартирных домов были засажены овощами, а в реке даже стояла маленькая турбина из жестяных банок и велосипедного колеса, которая за день могла зарядить автомобильный аккумулятор.

Город протянулся с востока на запад вдоль узкой долины, окруженной горами. Когда сербы заняли высоту, то оборонять его стало практически невозможно. Танки могли устраивать по зданиям прицельную стрельбу, легко пробивая стены, а в прежде неприступных зданиях вроде городского суда визжали минометы.

Снайперы занимали позиции на крутых склонах холмов и отстреливали гражданских по собственному усмотрению.

На глаза часто попадались тела пожилых людей, скрючившихся на улице с пулей во лбу и рассыпавших на тротуар продукты из пакета. До наступления темноты жители города нередко выбегали на улицы и утаскивали прочь эти тела.

Сербы контролировали каждую улицу, ведущую из города, и большинство горных вершин в округе. Они разрешали поставлять лишь то количество еды, которого людям хватало для выживания. Сербская мафия вдоль линий фронта вела дела с сараевской мафией, которая также боролась за защиту города, и обе заработали невероятное количество денег.

Главная дорога, которая проходила через весь город, была настолько открыта огню, что ее прозвали «аллеей снайперов». Бензин стоил 50 долларов за галлон, редкие автомобилисты ездили по ней на максимальной скорости, но все же многие из них не выжили.

После года осады боснийцы выкопали туннель под нейтральной зоной в аэропорту. До этого из города можно было выбраться, лишь перебежав через взлетную полосу под прицелом сербских пулеметов. Многие из тех, кто пытался это сделать, также не выжили. Каждое утро французские отряды ООН в аэропорту выезжали, чтобы собирать тела.

За время трехлетней осады почти 70 тыс. человек были убиты или ранены сербскими войсками, обстреливающими город, – пятая часть населения. ООН подсчитала, что половина детей в городе своими глазами видели убийства и приблизительно каждый пятый потерял на войне члена семьи. Люди порой специально выходили к снайперам, чтобы те положили конец их страданиям.

Через год осады, как раз перед моим приездом, пара подростков вышла на нейтральную территорию у реки, чтобы перейти на сербскую территорию. Их очень быстро застрелили, юноша упал первым, а девушка ползла к нему, пока он умирал. Он был сербом, а она – боснийкой, они начали встречаться еще в старших классах школы. Их трупы пролежали там много дней, поскольку из той зоны забирать тела было слишком опасно.

Я видел в том городе множество странных искажений жизни, которые может породить лишь война, но, наверное, сильнее всего меня поразила одна картина. Мужчина средних лет в деловом костюме согнулся над каким-то холмиком во дворе современной высотки. Здание выглядело как обычный европейский банк или страховая компания, только вот все окна в нем были выбиты взрывом, а стены испещрены шрапнелью. Я присмотрелся и увидел, что мужчина складывал в кучу сухие ветки. Закончив, он поставил на вершину кучи алюминиевый ковш с водой и поджег ветки зажигалкой. Потом выпрямился и посмотрел на меня.

Я подумал, что Апокалипсис – это когда человек в деловом костюме разводит костер во дворе заброшенной высотки, чтобы вскипятить воду. В других обстоятельствах это мог быть любой из нас, в любой точке мира, но это случилось именно там, именно с ним, и я тут ничего не мог поделать. Он молча кивнул мне в ответ на мой кивок, и я оставил его в покое.

Можно точно сказать одно: перед общественным коллапсом все равны хотя бы некоторое время. Из-за землетрясения в 1915 году в итальянском городе Авеццано меньше чем за минуту погибли 30 тыс. человек. В самых пострадавших зонах количество погибших достигало 96 процентов. Пострадали и бедные, и богатые, и всем выжившим пришлось элементарно бороться за жизнь. Им нужны были еда, вода, кров. Еще спасти живых и похоронить мертвых. В этом смысле тектонические плиты под городом Авеццано воссоздали условия нашего общинного прошлого. Один из выживших написал:

«Землетрясение сделало то, что закон обещает, но на практике не обеспечивает. Оно сделало людей равными».

Томас Пэйн мог бы легко вдохновиться на создание свободного общества, глядя на выживших после землетрясения, а не на американских индейцев. Общины, опустошенные естественными или техногенными катаклизмами, почти никогда не впадают в хаос, даже напротив, они становятся справедливее, равноправнее и осознанно честнее к индивидам. (Несмотря на ложь в новостях, после урагана «Катрина» преступность в Новом Орлеане пошла на убыль, а большинство «мародеров» просто искали еду.) Такое коллективное поведение типично для мест, пострадавших от стихийных бедствий, и именно эти добродетели Пэйн воспевал в своих революционных трактатах.