Леонард Млодинов - Эластичность. Гибкое мышление в эпоху перемен

Основываясь на находках ученых в последующие десятилетия, мы теперь понимаем, что архитектура мозга не допускает нас до всякого закулисного, посредством чего бессознательный ум влияет на мышление. В результате, пусть интроспекция и способна помочь разобраться с некоторыми сторонами сознательного мышления и аналитического решения задач, на эластичное мышление она света почти не прольет. Но как раз в тех подпороговых процессах эластичного мышления Куниос и заподозрил источник внезапных озарений, прославленных в анналах открытий и новаторства и отвечающих за прозрения в нашей жизни. Вот почему, вопреки десяткам работ, посвященных поведению человека, наука об озарениях развивалась очень слабо: в экспериментах полагались на то, что испытуемый говорит о себе сам.

Прежде чем вдаться в науку озарения, давайте для пользы дела задумаемся о том, что психологи-когнитивисты подразумевают под словами «идея» и «озарение», или «инсайт». В обиходной речи идея может быть составной, возникать долго и включать в себя множество понятий – как «идея кванта», например. В науке о мышлении, впрочем, «идея» обычно обозначает нечто более простое, что можно уместить в единую мысль и что внезапно возникает у нас в сознании. Озарение, или инсайт, в этом смысле определяется как идея, представляющая собой оригинальный и плодотворный способ понимания того или иного вопроса или подхода к решению определенной задачи.

«Источник инсайта был увлекательной загадкой, – рассказывает Куниос, – и я знал, что ее решение может оказаться важным для экономического успеха людей. И все же тогда по тем или иным причинам почти никаких исследований на эту тему не существовало. Вот и прекрасно: лаборатория у меня была маленькая, а преимущества – они у больших, хорошо финансируемых лабораторий. У них оборудование лучше, сотрудников больше, работа спорится быстрее. Но озарением они не занимались» [141] Джон Куниос, из беседы с автором 23 февраля 2015 г. . Вот так Куниос принял судьбоносное решение: на следующем этапе своей карьеры он будет разбираться с процессом озарения, применяя технические возможности, которые он использовал, исследуя нейронную деятельность мозга при понимании речи.

В то же самое время, когда Джон Куниос начал исследовать физиологическую подоплеку озарения, в нескольких сотнях миль от него, в Национальных институтах здоровья тем же самым занимался Марк Бимен. Как и Куниос, Бимен исследовал обработку мозгом речевых данных. И, как Куниос, он читал о первопроходческих работах Сперри еще в колледже и удивлялся тому, до чего упорно ученые продолжают пренебрегать ролью правого полушария мозга.

Как и у скептиков во времена Сперри, недостаток интереса у ученых происходил из наблюдений за пациентами с инсультом и с другими повреждениями правого полушария. Умственная недостаточность таких пациентов зачастую оказывалась менее уловимой, чем у людей с повреждениями левого полушария, но Бимен был убежден, что они значимы. Например, люди с определенными потерями в левом полушарии утрачивали дар речи, тогда как ущерб правому полушарию к таким результатам не приводил. Вместе с тем люди с повреждениями в правом полушарии кое-какие языковые трудности испытывали. Говорить они, положим, все еще могли, но, по словам Бимена, «им едва под силу понимать шутки и метафоры, улавливать тему рассказываемой истории или подтексты» [142] Марк Бимен, из беседы с автором 23 февраля 2015 г. . По его мнению, в этом-то и есть ключ к пониманию роли правого полушария.

Что общего у этих трудностей с обработкой речи? Что общего у чутья на соль анекдота и понимания метафор? Как и Куниос, Бимен размышлял о том, как наши мозги разбираются с речью. Столкнувшись с тем или иным словом, бессознательное вытаскивает из запасов все возможные значения этого слова, определяет вероятность, с какой то или иное значение может быть уместным в заданной фразе. Самые очевидные и привычные значения оцениваются как наиболее вероятные. Слушая произносимую фразу, мозг обновляет значения этих вероятностей согласно новому контексту.

Ассоциации, которые мы связываем со значениями слов, играют важную роль в этом процессе. Вы слушаете фразу, а мозг тем временем отыскивает области, где ассоциации, связанные со всеми словами в этой фразе, накладываются друг на друга, и, применяя эту информацию, старается угадать, что же говорящий пытается донести. Например, в случае фразы «Учительница домоводства сказала, что от маленьких детей проку в стряпне мало», контекст, связанный со словами «учительница домоводства», сообщает вашему уму, что сообразное значение словосочетания «проку в стряпне мало» относится к тому, как дети готовят пищу. Вместе с тем, читая фразу: «Людоед сказал, что от маленьких детей проку в стряпне мало», контекст, связанный со словом «людоед», подсказывает вам, что «проку в стряпне мало» относится к тому, что дети представляют собой как пища.

Хотя эти два смысла – наиболее вероятные и очевидные толкования предложенных фраз, и ту, и другую можно было бы составить иначе. Автор предложения «Учительница домоводства сказала, что от маленьких детей проку в стряпне мало», мог, в общем, иметь в виду, что учительница домоводства только что слопала маленьких детей на закуску, тогда как автор предложения «Людоед сказал, что от маленьких детей проку в стряпне мало» мог, в принципе, подразумевать, что людоед презрительно относится к кулинарным способностям маленьких детей. Ваш бессознательный ум отметил эти возможности, но, вероятно, не уведомил вас о таких маловероятных толкованиях (или отдаленных, как их называют психологи).

Прежде чем идея попадает к вам в сознание, мозг производит своего рода проверку, в ходе которой оценивает все свидетельства в пользу всевозможных значений, произведенных бессознательным умом. Лишь после этого передает он сознанию то, что счел самой крепкой догадкой. Пока ваш мозг взвешивает значения, полушария бодаются между собой. Левое отстаивает очевидные и буквальные значения, а правое ставит на чудаков – на значения, которые поначалу кажутся отдаленными, несколько притянутыми за уши, но иногда верны как раз они.

Бимен осознал, что, если так посмотреть на роли полушарий, языковые трудности пациентов с поврежденным правым полушарием объяснимы. Для примера возьмем метафоры. Это фигуры речи, где слово или оборот обычно означает не то, что обычно. Слово «свет» обычно описывает электромагнитное явление, однако «свет моей жизни» означает радость или счастье. Слово «сердце» обычно означает орган, однако словосочетание «разбитое сердце» описывает эмоциональное состояние. Когда вы понимаете метафору, это у вас получается потому, что ваше правое полушарие настояло на более расплывчатом толковании, какое позволяет понимать такие вот обороты – и как раз поэтому если у вас инсульт в речевом центре правого полушария, навык понимать метафоры отказывает.