Джон Боулби - Привязанность

Амброуз обнаружил, что, получив обычную соску-пустышку, младенец быстро успокаивается. Однако она действует не так, как укачивание. Об этом можно судить по частоте сердечных сокращений. Когда младенца укачивают, частота его сердечных сокращений обычно возвращается почти к тем же показателям, которые характерны для состояния покоя. В то же время в процессе сосания пустышки, когда плач может полностью прекратиться, как при качании, а частота сердечных сокращений — снизиться, она, тем не менее, будет превышать показатель частоты, характерный для состояния покоя.

Можно сделать следующие выводы из приведенных наблюдений и экспериментов: если ребенок не голоден и не испытывает ни холода, ни боли, то самыми эффективными средствами прекращения его плача являются (в порядке возрастания) звук голоса, сосание, не связанное с питанием, и укачивание. Эти данные успешно объясняют, почему принято считать, что младенцы плачут от одиночества и что им хочется, чтобы их взяли на руки. Хотя приписывать младенцам в первые месяцы их жизни такие желания вряд ли уместно, тем не менее какая-то доля истины в этих утверждениях, безусловно, содержится. Когда детей не качают и не разговаривают с ними, они часто плачут; когда их качают и разговаривают с ними, они перестают плакать, и видно, что они испытывают приятные чувства. А наиболее вероятным лицом, которое качает ребенка и разговаривает с ним, является его мать.

В этой связи особенно поразительной представляется абсолютная, безусловная эффективность определенного способа укачивания ребенка. Для того чтобы качание могло прекратить плач, его частота должна составлять не менее 60 качаний в минуту, что, по- видимому, связано со скоростью шагов взрослого человека. Шестьдесят шагов в минуту — это на самом деле очень медленная ходьба; так что почти всегда реальная скорость выше. Это означает, что, когда ребенок находится за спиной у матери, или она носит его на бедре, то получается, что его качают со скоростью, не менее 60 качаний в минуту и поэтому он не плачет, если только он не голоден и у него ничего не болит. Возможно, это случайное совпадение, однако более вероятным представляется, что это результат процессов, связанных с механизмами отбора, которые действовали в ходе эволюции человека.

Следовательно, можно считать установленным, что в качестве воздействия, способного остановить ритмичный плач, укачивание выступает на равных с кормлением. Когда ребенок голоден, кормление успешно прекращает плач; если же он не голоден, то наиболее эффективно качание. При обратном соотношении и то, и другое воздействие может быть эффективно лишь на очень короткое время.

Установлено, что укачивание ребенка действенно не только в качестве средства прекращения ритмичного плача, но и как средство задержки его возникновения. Это положение подтверждается экспериментом Гордона и Фосса (Gordon, Foss, 1966). В соответствии с обычным режимом работы родильного дома детей в возрасте от нескольких часов до десяти дней ежедневно (во второй половине дня) помещали примерно на один час в детскую комнату. Поскольку перед этим детей кормили, все они, кроме одного-двух, были спокойны. Ежедневно в течение восемнадцати дней одного выбранного наугад из спокойно ведущих себя малышей, в течение получаса качали в колыбели. Затем еще в течение получаса экспериментатор оставался в детской, чтобы посмотреть, какой из спокойных детей начнет плакать (если такие будут). Результаты показали, что ребенок, которого качали, очень редко оказывался среди плачущих во время наблюдения.

По мере развития ребенка ситуации, вызывающие и прекращающие у него плач, меняются. Особое значение начинает приобретать то, что младенец может видеть. Уже на пятой неделе, как установил Вулф (Wolff, 1969), малыши (до этого вполне спокойные) начинают плакать, если человек, на которого они смотрят, исчезает из их поля зрения, и прекращают плач при его появлении. В этом возрасте и еще на протяжении нескольких месяцев для ребенка не имеет большого значения (или вообще никакого), кто именно находится в его поле зрения. Даже уход и возвращение домашнего животного может произвести тот же эффект, что и появление или исчезновение человека. Однако примерно с пятимесячного возраста для ребенка приобретает большое значение, кто именно приходит и уходит.

В своем описании наблюдений за младенцами племени ганда Эйнсворт (Ainsworth, 1967) отмечает, что начиная примерно с пяти месяцев (этот возраст значительно колеблется у разных детей) ребенок начинал плакать, когда мать выходила из комнаты, даже если с ним кто-то оставался. После девяти месяцев в этой же ситуации малыш плакал меньше, потому что уже мог следовать за ней. Такой плач может возникать различным образом не только у разных детей, но и у одного и того же ребенка в зависимости от конкретных условий. Например, в любом доме, где есть годовалый малыш, можно наблюдать, что его поведение в такой ситуации (мать выходит из комнаты) зависит от того, как она это делает. Тихий спокойный уход, как правило, не вызывает бурной реакции протеста, а быстрый и шумный — наоборот.

Примерно в том же возрасте, когда ребенок начинает плакать при виде незнакомого человека, он может начать плакать, предвосхищая какое-то неприятное событие. Например, как сообщает Ливай (Levy, 1951), ребенок может заплакать в кабинете врача, если увидит, что тот готовится сделать ему укол, который ему уже делали несколько недель назад. До одиннадцати месяцев такая реакция у детей наблюдалась крайне редко. Однако в возрасте одиннадцати-двенадцати месяцев уже четвертая часть наблюдавшихся детей вели себя именно таким образом. В таком поведении находит свое выражение быстро развивающаяся у ребенка способность понимать, что происходит в окружающем мире, которую он обретает в возрасте одного года.

В развитии поведения привязанности, как и в любом другом развитии биологического типа, наследственность и среда играют роль постоянно взаимодействующих факторов. Пока условия внешней среды не выходят за пределы определенных границ, большая часть различий в поведении детей объясняется, по-видимому, генетическими факторами. Однако как только различия в условиях среды увеличиваются, влияние этих условий сразу становится очевидным.

Примером различий, которые почти наверняка обусловлены генетически, могут служить различия в проявлениях зрительного внимания у мальчиков и девочек (Lewis, Kagan, Kalafat, 1966; Lewis, Kagan, 1965). В результате исследования детей в возрасте двадцати четырех недель ученые обнаружили, что девочки явно предпочитали смотреть на лица, а не на какие-либо иные визуальные паттерны, тогда как у мальчиков такого предпочтения не наблюдалось.