Джон Боулби - Привязанность

Тот факт, что зрительный контакт имеет большое значение, подтверждается тем, что при повседневном уходе за младенцем мать обычно держит его таким образом, что они редко бывают обращены лицом друг к другу; однако когда мать настроена на общение с ним, она обычно держит его перед собой, чтобы его лицо было обращено к ней (Watson, 1965). Это наблюдение согласуется со сведениями о том, что младенец привязывается к людям, которые вступают с ним в общение и взаимодействие, а не к тем, кто главным образом занимается удовлетворением его физических потребностей.

При первом чтении может показаться, что мнение о том, будто визуальные стимулы доминируют над тактильными и кинестетическими, подтверждается также исследованием развития привязанности у младенцев, которые не любят, чтобы их качали. Это исследование проводилось Шаффером и Эмерсоном (Schaffer, Emerson, 1964b). Однако такой вывод едва ли правомерен.

В этой работе, которая представляет собой часть более широкого исследования, посвященного развитию привязанности (1964а), ученые обнаружили группу детей (девять из тридцати семи годовалых малышей), о которых их матери говорили, будто бы они активно сопротивляются укачиванию. Как сказала одна мать: «Он не дает себя укачивать; он сопротивляется и вырывается». О других девятнадцати детях говорили, что они любят, чтобы их качали, а остальные девять малышей относятся к этому спокойно [148]. С точки зрения развития привязанности «любители» и «противники» укачивания мало чем отличались: единственным существенным различием было то, что в возрасте одного года степень привязанности была более высокой у «любителей» качания. Однако в полтора года эта разница хотя и сохранялась, но больше не была значимой. В этом возрасте не наблюдалось также и какой-либо разницы между детьми по количеству лиц, на которых было направлено их поведение привязанности.

Хотя данные о таком небольшом различии между этими двумя группами можно было бы истолковать как свидетельство малой роли физического контакта в развитии привязанности, необходима осторожность в выводах. Было бы серьезной ошибкой полагать, что младенец, описанный Шаффером и Эмерсоном как «противник» укачивания, не получает никакой тактильной или кинестетической стимуляции. Наоборот, малышам, которые не любили, чтобы их качали, нравилось, когда их кружили или возились с ними; более того, они с удовольствием сидели у матери на коленях во время кормления; а когда они были чем-нибудь встревожены, то держались за материнскую юбку или прятали лицо у нее в коленях. Единственное, что позволяло считать их не такими, как все, — это то, что они не терпели, когда их сдерживали: а поскольку укачивание ограничивало их движения, они протестовали против него. Таким образом, хотя эти дети, возможно, получали значительно меньше тактильной стимуляции, чем дети, которых укачивали, однако и поступавшую к ним стимуляцию нельзя считать незначительной.

Исследования развития привязанности у слепых детей также дают весьма неоднозначные результаты. С одной стороны, утверждается, что привязанность слепого младенца к матери и с точки зрения ее избирательности, и по интенсивности значительно слабее, чем привязанность зрячего ребенка (Robson, 1967) (Робсон почерпнул это из личных бесед с Дэниэлом Фридманом, Селмой Фрейбург и Дороти Берлингем); с другой стороны, существует мнение, что создаваемое поведением слепых детей впечатление, будто они легко меняют человека, к которому испытывают привязанность, на незнакомого, не соответствует действительности. Оно основано на том, что слепой ребенок, так же как и зрячий, в момент тревоги, если рядом нет близкого человека, имеет обыкновение цепляться за любого, кто может оказаться поблизости (Nagera, Colonna, 1965). Возможно, решение этого противоречия заключается в том, что у слепых детей привязанность к конкретному лицу формируется намного медленнее, чем у зрячих, однако после того, как привязанность образовалась, у слепых детей она сильнее и остается таковой дольше, чем у зрячих малышей.

На самом деле данных, позволяющих ответить на поставленные вопросы, еще нет. То, что дистантные рецепторы играют намного более важную роль, чем та, которая отводилась им до сих пор, кажется бесспорным, но не стоит делать вывод, что значение тактильных и кинестетических рецепторов невелико. Напротив, когда ребенок очень расстроен, физический контакт ему, очевидно, жизненно необходим: он успокаивает плачущего младенца в первые месяцы его жизни и утешает испуганного ребенка в более старшем возрасте. Наиболее разумной в настоящее время представляется точка зрения, согласно которой, очевидно, каждый вид социального взаимодействия играет свою важную роль; тем не менее благодаря многообразию компонентов структуры поведения привязанности недостаток одного вида взаимодействия может быть восполнен каким-то другим. Известно, что наличие множества альтернативных средств, с помощью которых могут быть удовлетворены потребности, связанные с выживанием, — весьма распространенное явление в животном мире.

Поскольку в настоящее время установлено, что у животных существует период, наиболее благоприятный для развития поведения привязанности к какой-либо предпочитаемой особи, естественно, возникает вопрос: не обстоит ли дело подобным образом и у человека? Большинство ученых, ориентированных на этологию, склонны давать на него положительный ответ. Каковы же основания для такого ответа?

Некоторые исследователи, изучавшие этот вопрос, например Грей (Gray, 1958), Амброуз (Ambrose, 1963), Скотт (Scott, 1963) и Бронсон (Bronson, 1965), полагают, что в первые пять-шесть недель жизни младенец еще не готов к началу формирования поведения привязанности к какому-либо определенному лицу. Ни возможности его восприятия, ни уровень организации поведения не позволяют ему вступать в социальное взаимодействие, если не считать самого примитивного [149].

Примерно после шести недель младенец постепенно приобретает способность различать то, что он видит, слышит и ощупывает и, кроме того, его поведение становится намного лучше организованным. В результате к третьему месяцу жизни различия в социальном поведении младенцев, воспитываемых в семье и в детских учреждениях, становятся очевидными. Основываясь на этих данных и исходя из быстрого развития у ребенка мозговых структур, можно сделать предварительный вывод, что хотя готовность к формированию привязанности в первые недели после рождения находится на низком уровне, в течение второго и третьего месяцев она возрастает. Тот факт, что к концу первого полугодия у многих детей определенно присутствуют элементы поведения привязанности, позволяет предположить, что на протяжении предшествующих месяцев — четвертого, пятого и шестого — большинство младенцев находятся в состоянии повышенной чувствительности к развитию поведения привязанности.