Джона Сакс - Мысли парадоксально. Как дурацкие идеи меняют жизнь

Когда исследователи снова протестировали их подсознательное отношение к афроамериканцам, они обнаружили, что уровень толерантности существенно вырос. Через 24 часа провели повторный тест — результат оказался тем же. Почему простое рассматривание фотографий смогло пошатнуть устоявшийся стереотип? Можно объяснить это эффектом доступности, из-за которого воспоминания, находящиеся в ближней памяти, кажутся более важными, чем все остальные. Фотографии, которые участники увидели накануне, было вспомнить проще всего, и это повлияло на их подсознательное отношение к афроамериканцам. На мой взгляд, результаты этого исследования интригуют, ведь они доказывают возможность «взломать» наши эвристические ярлыки и заставить их работать в нужном направлении. Мы не можем полностью защитить себя от негативных последствий эффекта доступности, но мы можем «обучить» его подсказывать нам правильные варианты.

Махзарин Банаджи, посвятившая свою карьеру изучению ярлыков подсознания, придумала эффектный способ бороться с ними: она собрала фотографии людей, ломающих стереотипы, и установила их как заставку на компьютере [79]. Насколько бы все могло измениться, если бы на рабочем столе тех чопорных венчурных инвесторов мелькали изображения успешных бизнес-леди, способных дать фору любому предпринимателю-мужчине.

Если мы научимся осознанно менять к лучшему обучающую среду и открыто воспринимать доказательства необъективности наших суждений, мы будем в состоянии отличить интуицию от мелких вредителей, выдающих себя за нее. Это критически важный навык, пренебрежение которым может привести к провалу даже самого прирожденного лидера.

Но основное преимущество даже не в том, что мы будем совершать меньше ошибок. Научившись осознанно доверять своей интуиции, мы сэкономим себе гораздо больше времени для разработки и исследования идей, которые все еще кажутся бредовыми остальным, но для нас уже самые рациональные и логичные. Именно это позволило основателям GiveDirectly уверенно придерживаться своей философии, даже когда никто не верил в ее успех.

Фэй рассказал мне: «В самом начале у нас не было цели привлечь как можно больше внешних инвестиций. Мы хотели сами убедиться в работоспособности GiveDirectly. Как только ты начинаешь зависеть от кого-то, у тебя появляется необходимость продолжать гнуть свою линию, даже если сам уже не веришь в идею. Мы не хотели, чтобы это произошло с GiveDirectly».

Не стремясь получить мгновенную отдачу, Фэй и его коллеги провели огромную работу в поисках наглядных доказательств состоятельности своего проекта, которыми они не замедлили поделиться. Это заметно выделило их на фоне остальных благотворительных организаций, которые не привыкли делиться результатами своей работы, отчасти из-за отсутствия точных данных, отчасти из-за желания скрыть их от жертвователей. До начала 2000-х годов никому в голову не приходило всерьез использовать метод рандомизированных испытаний, чтобы сделать осознанный выбор, и организации до сих пор не могут оценить ущерб от вмешательства в их деятельность [80].

«Благотворители, которые наслаждаются чувством собственной важности, могут быть разочарованы результатами. Неведение позволяет сохранять веру в свой вклад, в то время как сухие данные разбивают иллюзии. Поэтому заинтересованные лица не стремятся к максимальной прозрачности и открытости». Что еще хуже, маленькие организации жалуются, что у них не хватает средств на оценку результатов своей деятельности, каждая копейка уходит на помощь людям. Фэй считает, что это чушь. Представьте, что фармацевтическая компания заявляет, что у нее нет денег на испытания, но вы должны поверить им на слово и купить их лекарства. Вы бы рискнули принять их таблетку?»

Практически полное отсутствие результатов и отчетов создает неблагоприятную обучающую среду, в которой благотворительные организации и жертвователи смотрят друг другу в рот, вместо того, чтобы поставить под вопрос действия одной из сторон. В GiveDirectly все было по-другому: они фанатично искали способ проанализировать каждый шаг своей деятельности и понять, что они сделали хорошо, а что можно улучшить. Они создали благоприятную обучающую среду, в которой их идея смогла развиться в правильном направлении.

Как и в случае Эда Кэтмелла и его креативной команды Pixar, это помогло им сохранять творческий настрой. По словам Фэя, «самое важное, что аналитические данные подарили нам в начале пути, — это уверенность в собственных силах. Когда кто-то в очередной раз говорил мне, что у меня ничего не получится, я смотрел на результаты и понимал, что правда на моей стороне».

Он видел в интуиции гипотезу. Учился укрощать свои стереотипы. Он был готов к тому, что его идея может оказаться лишь очередным паттерном его мышления. Но тщательный анализ убедил его, что он на верном пути, и подход GiveDirectly перевернул всю индустрию.

Симбиоз интуиции и аналитики может помочь избавиться от ярлыков мышления и найти ту самую идею. Но, разбираясь с правильной и неправильной интуицией, мы забыли про важную часть пазла: с чего начать поиск той самой идеи? Об этом мы поговорим в следующей главе.

В 1994 году Богота (Колумбия) была названа самым опасным и тяжелым для жизни городом планеты. 4200 случаев насильственной смерти за год принесли ей «титул» криминальной столицы мира. Дома буквально рушились на глазах — средства, выделенные на общественные работы, прямым ходом были отправлены в карманы коррумпированных чиновников, чьи счета и так лопались от «пожертвований» наркобаронов. Горожане, которые привыкли видеть в представителях власти не меньше угрозы, чем в обычных преступниках, частенько нарушали закон, причиняя урон и общественным местам, и друг другу.

Озлобленные из-за ощущения собственного бессилия и отсутствия перспектив студенты из крупнейшего университета Боготы решили взять ситуацию в свои руки. Однажды ночью 2000 активистов собрались в большой аудитории кампуса. В зале царил хаос на грани жестокости.

И тут на сцене появляется президент университета, и, как того следовало ожидать, в его адрес летят нецензурные выкрики студентов. Он выглядит напуганным и растерянным; профессорские очки и борода в стиле Линкольна не придают ему уверенности. Он стоит перед микрофоном, но едва ли кто-то всерьез полагает, что это поможет ему докричаться до всей толпы. Да даже если удастся, что он может сказать аудитории? Что может пообещать им? Светлое будущее? Поэтому он не говорит ничего. Вместо этого он медленно подходит к краю сцены, расстегивает ремень, поворачивается и спускает штаны. Полностью обнаженный ниже пояса, он нагибается перед застывшими в неловком молчании студентами. И не просто на долю секунды. Простите, что я должен это подчеркнуть, но между аудиторией и его ягодицами не осталось никаких секретов. Ярость превращается в ржач, и собрание заканчивается на миролюбивой ноте.