Андрей Курпатов - Мышление. Системное исследование [litres]

Да, «другой человек» обладает своими собственными «внутренними мотивациями», «волей», «видением», «представлением», которые, скорее всего, не согласуются с моими (хотя бы потому, что на одну и ту же ситуацию мы смотрим буквально с разных сторон отношения). Но одно дело понимать это теоретически, то есть на уровне абстрактных конструкций, и совсем другое – так чувствовать, потому что так (с этой внутренней неопределенностью и свободой действий) ощущается нами сам этот «специальный объект» («другой человек»).

Таким образом, если я верю своему нарративу, то, скорее всего, я буду разочарован. Другой человек, который ведет себя так, как он себя ведет, а не так, как ему приписывает «идеальный план» моего нарратива (о котором он, скорее всего, даже ничего не знает), вряд ли сильно меня этим порадует. Если же я все-таки, несмотря на свое отчаянное желание («динамическая стереотипия») уложить все в определенный нарратив («иллюзия понимания»), продолжаю держать в себе эту неопределенность, опцию вариативности, то у меня сохраняются все шансы на «живого кота».

Еще раз. Если я думаю о другом человеке просто как об интеллектуальном объекте, зашитом в некий распрекрасный нарратив, то речь идет просто о моей фантазии – это такое вот мое представление о «другом человеке», которого, и это надо понимать предельно отчетливо, в действительной реальности просто нет, а я колдую над пустой коробкой.

Ирония ситуации состоит еще и в том, что он – как реальный человек – скорее всего, вряд ли способен понять драматургию моего нарратива, даже если я начну ему ее подробно растолковывать, поскольку он сам, в свою очередь, находится в плену своих представлений и нарративов, и я для него точно такой же фантазм его психики, как и он – моей. Таким образом, реализуя данный подход, мы оба имеем все шансы впасть в дисфорию, депрессию и чувство, что «мир полон предателей и бесчувственных придурков».

Да, мы могли бы оставить своих «котов» в живых, но для этого мы должны были бы отказаться от своих нарративов и увидеть друг друга как «специальные объекты». В конце концов, правда состоит в том, что «кот» ни в чем не виноват, это мы сами придумали ложные истории про реальное «положение вещей». И сделали мы это потому, что на этапе до проверки наших нарративов реальностью подобные истории очень греют душу (наверное, это вполне нормально и даже естественно надеяться на то, что тебя обрадует, и на то, что все будет так, как ты хочешь). Проблема в том, что все эти нарративы по сути своей неправильные, а потому проверка их реальностью с неизбежностью ввергнет нас в пучину драматических переживаний.

Если же я понимаю «другого человека» как «специальный объект», это значит, что уже в рамках моего представления о нем (сильно, впрочем, неопределенного в сравнении с обычным для меня и приятным мне нарративом) он неизбежно будет действовать по «своей воле», исходя из каких-то своих «внутренних мотиваций», мне до конца, а то и совсем не известных и/или не понятных. Реальность такова, какова она есть, и другие люди ведут себя так, как они себя ведут (и я сам – для всех остальных – тоже «другой человек», и с их точки зрения, скорее всего, тоже веду себя «как попало»). Если я помню об этом, если я включаю эту «х», в свои расчеты, то получаю «специальный объект» и неумирающего «кота», ведь сюрпризы в поведении другого человека не будут для меня «крахом надежд», а уже предусмотренным и внесенным в мои же расчеты естественным боем стеклотары, неизбежным для любой перевозки.

Слепая и даже абсолютная вера в собственные представления (нарративы) столь же нормальна, сколь и губительна, потому что они – мои собственные представления – заслоняют от меня реальность, с которой я постоянно и неизбежно имею дело. По сути, я действую наугад, и рано или поздно это приводит к проблемам. Да, я никогда не могу знать реальность такой, какова она на самом деле, но, зная, что я ее не знаю, я, по крайней мере, буду двигаться осторожно, пошагово. Покуда же я верю своему представлению о «другом человеке», меня, конечно, ждут неприятные сюрпризы. Сама эта стратегия – доверять своим представлениям о реальности, не испытывая в них сомнений, – чистой воды живодерня для «котов».

Впрочем, задача всей этой психологической экскурсии не в том, чтобы между делом рассказать о «мерзости межчеловеческих отношений» [И. П. Павлов], а в том, чтобы продемонстрировать всю сложность задачи – держать у себя в голове интеллектуальные объекты в этом их особом качестве – «специального объекта». Подобная интеллектуальная работа требует огромных усилий, значительного напряжения интеллектуальных способностей (и тренированного аппарата для этих целей).

Однако, если это непросто даже в области социального взаимодействия (хотя, казалось бы, это так очевидно, что другие люди имеют свое собственное видение любой ситуации, у них свои интересы и мотивы), то что же делать с ситуацией, когда речь идет об интеллектуальных объектах, которые вовсе не способны сопротивляться нам сами собой на пространстве мира интеллектуальной функции?

То есть если мое представление о «другом человеке» при желании не так уж и сложно ввести в состояние «специального объекта» [96] Все мы в глубине души параллельно собственным задушевным нарративам понимаем и то, что «люди, вообще-то говоря, ведут себя так себе» и «что от них еще ждать?». Поэтому определенная охранительная функция (предохраняющая нас от слишком розовых очков) тут в ряде случаев срабатывает на автомате. Осечки возникают обычно как раз с близкими и доверенными людьми, потому что именно в таких ситуациях нарративы берут вверх над здравомыслием. Мы ждем от близких исполнения наших желаний, а потому со «специальностью» объектов тут всегда беда. , то в случае с интеллектуальными объектами, которые никак не связаны с социальными отношениями, перед нами, очевидно, задача со звездочкой (тут шансы «кота» на выживание или даже просто на попадание в коробку крайне невелики).

Если мы посмотрим на любые интеллектуальные объекты, находящиеся в ведении науки, мы обнаружим их полностью погруженными в массу нарративов – в науке роль таких «нарративов» выполняют господствующие парадигмы [Т. Кун], принятые научным сообществом теории, определения понятий и т. д. Чтобы выдернуть тот или иной интеллектуальный объект из таких нарративных пут, необходимо затратить огромные усилия. Так что неудивительно, что только немногие ученые смогли увидеть в интеллектуальных объектах, почивающих на лаврах «понятности» и «очевидности», неизвестные («х») и, превратив их в «специальные объекты», найти в соответствующем пространстве научных фактов ту саму «кротовую нору» или заветную «червоточину» перехода к новой модели реконструкции реальности [97] Тут надо сказать, что нет науки, которая бы в каких-то вопросах не находилась под гипнозом ошибочных теорий (нарративов) на протяжении огромных отрезков времени – начиная с «небесной механики» Птолемея, подмявшей под себя Коперника, Галилея и Джордано Бруно, и заканчивая трагической судьбой Игнаца Земмельвайса, открытиям которого в области асептики коллеги просто не поверили. .