Андрей Курпатов - Мышление. Системное исследование [litres]

Эта аппроксимирующая тактика, обеспечивающая подгонку данных реальности под изготовляемый психикой образ, сведется, в конечном итоге, к тому, что какие-то факты окажутся проигнорированы, каким-то будут приписано избыточное значение, иные, напротив, будут сглажены и уведены в тень.

32. Скульптор говорит о себе, что он не создает фигуру из камня, а лишь отсекает от него лишнее. Созданная им скульптура, действительно, взята из этого камня, но она взята из него сообразно воображению скульптора.

Да, в некотором смысле, она уже находилась в этом камне, но с тем же успехом в нем находилось еще и множество других скульптур, которые так и не были из него изготовлены, а теперь уже никогда и не будут.

Примерно таким же образом, как этот скульптор, работает и наш мозг: он создает из фактов реальности образ, который он – сам наш мозг – заведомо в этой реальности и усматривает.

Наш мозг тенденциозно сепарирует факты, уже как бы зная заранее, что именно он собирается «вынуть» из этого камня реальности. Те факты, что кажутся ему подходящими, он оценивает как действительные, а те, которые не подходят под этот образ, им просто игнорируются.

После того, как скульптор уже высек из камня свою скульптуру, почти невозможно представить, что в этой глыбе могла скрываться и какая-то другая форма. Это как раз пример тенденциозности работы нашего мозга – после того, как мы знаем (увидели, представили), каким может быть конечный результат, мы считаем (уверены, ограничены этим своим представлением), что только этот результат и может быть.

На самом деле, речь идет о фундаментальной закономерности восприятия – наш мозг не воспринимает реальность, как она есть, а постоянно пытается предугадывать какой-то определенный результат [П. К. Анохин, М. Чангизи, М. Каку].

То есть, образ, который возникнет в результате нашего контакта с реальностью, пусть и с изрядной долей вариативности, уже всегда нами этой реальности предзадан.

Тогда как подлинная реальность – это сам тот камень, который может быть превращен в разные «скульптуры». Ставить ее в зависимость от того, что взбредет в голову конкретному «скульптору» (тому или иному мозгу, например), странно.

33. Давление генерируемого психикой образа на организуемую ею же таким образом реальность – есть искажение.

По сути, создание нашим мозгом некого «представления о реальности» – это процесс производства таких отношений между фактами реальности, которые не принадлежат ей непосредственно, а выдуманы нами в рамках «творческого» переосмысления реальности.

В каком-то смысле, конечно, можно считать, что и эти, произведенные нами отношения между фактами реальности, в некотором смысле находятся в реальности изначально, но ошибкой было бы думать, что они реальны, если мы понимаем под реальностью то, что происходит на самом деле, а не то, что может или могло бы происходить.

Ошибка с неизбежностью вкрадывается в наши расчеты уже на этапе определения конкретного аспекта реальности, ее фрагмента, который мы примемся представлять.

В действительности, мы ведь не просто «вынимаем» скульптуру из камня, но еще и камень из горы, гору из материка, а материк – из Земли. То есть, какие-то отношения (возможно, чрезвычайно существенные), в которых находится этот фрагмент реальности, априори аннулируются.

Если, опять-таки, понимать реальность как то, что происходит, а не то, что могло бы происходить, то она и не может быть фрагментирована, разделена на некие отдельности.

Иными словами, считать, что мы можем «понять» какую-то часть реальности истинно – то есть, как действительную реальность, как то, что происходит на самом деле, – было бы фундаментальным заблуждением.

34. Аппроксимация совершенно неизбежна. Задача методологии мышления состоит лишь в том, чтобы минимизировать соответствующие искажающие эффекты, с одной стороны, и постоянно напоминать аппроксиматору о том, что он аппроксимирует, то есть искажает реальность, какие бы действия над нею он не выполнял.

Реконструируя реальность как того требует методология мышления, мы, потому, постоянно оставляем своего рода зазор неопределенности.

То есть, нам не следует пытаться сложить факты в некий понятный нам и легко представимый образ. Наша задача – видеть соответствующий аспект (фрагмент) реальности как пространство фактов, которые продолжают находиться в нефиксированных (до некой финальной определенности) отношениях.

Именно этой цели и служит понятие «специального интеллектуального объекта», то есть некоего образа-реконструкции, который, вместес тем, содержит всебе некое неопределенное «х».

Этот «х» – нечто неизвестное, что-то, что в какой-то ситуации (положении вещей) может быть несущественным, а потому наша аппроксимация себя оправдывает, но в другой ситуации (при ином положении вещей) способно и перевернуть доску – оказать фундаментальное воздействие на систему обнаруженных нами отношений фактов реальности.

Вопрос, таким образом, заключается в том, стремимся ли мы к финализации, закруглению, окукливанию произведенной нами реконструкции? Если мы тяготеем к этому сворачиванию нашей реконструкции в образ (представление), то произведенная нами аппроксимация в какой-то момент неизбежно приведет к ошибке.

Однако, если мы способны противостоять этому, оставлять эти гештальты незакрытыми, незавершенными, подвижными, вариативными (как в случае с оптическими иллюзиями), мы сохраняем возможность:

• во-первых, для рекомбинации (если этого потребует наличная ситуация – некое новое положение вещей) элементов нашей реконструкции реальности;

• во-вторых, для сцепления этих специальных интеллектуальных объектов пространства нашего мышления с гештальтами-реконструкциями каких-то других фрагментов реальности;

• в-третьих, для обнаружения новых содержательных контекстов, в которых эта наша реконструкция реальности может оказаться уместной и оправданной.

Таким образом, важно правильно понимать указания, которые, не сговариваясь, дают нам Мартин Хайдеггер и Людвиг Витгенштейн.

Когда Хайдеггер противопоставляет «несокрытое» некоему условному das Man, а Витгенштейн «смотрение» (усматривание) «думанию» (представлению, решению, выводу), речь идет, в первую очередь, о процессуальности этих действий – то есть, о некой незавершенности этих актов, о сохранении той самой неопределенности. По сути, это требование несворачивания фактов реальности в какую-то, пусть и удобную, но мертвую конструкцию идеаторного представления.

Мы не можем схватить «несокрытое» истины (реальность как она есть) – поймать его в силки, вычленить, повязать и повесить на стену. Но мы можем вглядываться в него, чего и требует Витгенштейн, удерживая себя от того, чтобы прийти к неким выводам и заключениям.