Андрей Курпатов - Мышление. Системное исследование [litres]

36. Впрочем, вряд ли наш мысленный эксперимент достаточно корректен. Сложно представить, что племя, не обладающее вообще никаким коммуникативным языком, может достигать численности двухсот особей. Удерживать такое количество связей (отношений и взаимоотношений) никак не обозначая их – невыполнимая задача (ресурсов нашего мозга, его дефолт-системы для этого явно недостаточно).

Скорее всего, племя, численность которого соответствует «числу Данбара», уже обладало языком, пусть и весьма примитивным. Какую же задачу решал язык?

Прежде всего, упрощение. С одной стороны, он, конечно, упрощал способ передачи накопленных знаний от одной особи к другой и от поколения к поколению, а с другой стороны – номинации очевидно упрощали товарищам по племени социальное взаимодействие.

В конце концов, что такое слово? Всякое слово – это, по существу, свернутая в нем функция (некий элементарный нарратив).

Проще говоря, каждое слово предполагает действие – то, что с референтом этого слова, так или иначе, следует или можно сделать. «Стол» – это то, за чем едят, «стул» – это то, на чем сидят, а «вожак» – это тот, кого все слушаются.

То есть, там, где раньше, я должен был усматривать множество действительных отношений реальности, погружаться в них, чтобы прочувствовать ее и принять таким образом решение о своем последующем действии, теперь я могу обойтись малой кровью – у меня есть слово («сигнал сигнала», что буквально означает возможность внутрипсихически побудить в себе определенное состояние).

Это позволяет мне сэкономить уйму сил, что, надо сказать, для эволюции является чуть ли не главным принципом отбора. Поэтому можно не сомневаться, что центры вокализации начнут быстро и планомерно трансформироваться в центры речи Брока и Вернике, глотка превратится в «речевой аппарат», а сам способ восприятия действительности особи сменится с аналогового (быть в непосредственных отношениях с чем-то) на виртуальный (уметь представлять себе, что и как).

37. По сути, с появлением языка я могу существенно упростить свою жизнь: мне больше не надо иметь индивидуальные отношения (ощущаемые мною как «мои состояния») с теми или иными явлениями реальности, мне достаточно лишь их правильно классифицировать (обозначить) [141] Здесь следует отметить, что когда ребенок только осваивает речь, слова, которые он использует, воспринимаются им, по существу, как имена собственные конкретных предметов. Однако, достаточно скоро ребенок научается использовать слова, генерализуя соответствующий функционал, предполагаемый словом, в отношении значительного числа схожих объектов. Так, например, ребенок изначально считает, что «куклой» является только его кукла, но скоро он обнаруживает, что «кукла» – это слово, которое обозначает широкий круг предметов – что, грубо говоря, «кукол» много и они бывают разные, хотя и объединены некими общими признаками. и я тут же буду знать, какую свернутую в этом слове функцию можно (или следует) реализовывать.

Иными словами, приспособление языка к моему существованию облегчает мне мое функционирование в реальности, делает вопрос принятия решений более быстрым и, скажем так, техническим процессом.

Цена этого, столь полезного новшества, позволяющего нам сбиваться в огромные, хорошо организованные стаи, могущие и захватить всю планету, и стартовать в космос, невелика – разрыв с реальностью.

Если раньше я перманентно находился в отношениях с реальностью и должен был их – эти отношения – ощущать, чтобы принимать правильные решения, то теперь я могу воспользоваться ресурсами языка, который, ко всему прочему, хранит в себе опыты миллионов других людей и знание о миллионах вещей, получить которые в своем индивидуальном опыте я бы, конечно, никак не смог – ни жизни бы не хватило, ни интеллектуальных ресурсов.

38. Кроме того, использование языка, само по себе, приводит к чрезвычайному усложнению действительности, то есть среды моего обитания. И если раньше моей средой обитания были однообразные саванны и небольшие социальные общности доязычных людей, то сейчас ею стала информационная среда – мир интеллектуальной функции.

Это только кажется, что мы продолжаем жить в физическом мире, мы теперь с ним лишь соотносимся. С момента усвоения языка, мы живем уже – целиком и полностью – в мире своих представлений, в мире виртуальных «сигналов», которые лишь сопряжены в нас с «сигналами» действительного мира.

Мир, с которым я имею дело, – это не то, где я физически обитаю, с чем я, на самом деле, нахожусь в отношениях (отношениях реальности), а то, чем я пользуюсь, принимая решения о последующих своих действиях. Это мой индивидуальный мир интеллектуальной функции, это моя лингвистическая картина мира, и «границы моего языка определяют границы моего мира» [Л. Витгенштейн].

Впрочем, было бы ошибкой думать, что этот мир нереален. Нет, он, конечно, реален – как все, что происходит. Но это, в некотором смысле, реальность другого рода. Впрочем, здесь важно понять – то, что некая реальность кажется мне реальностью «другого рода», не значит, что она какая-то другая.

Нет, это та самая реальность, поскольку провести в реальности как таковой какие-то границы совершенно невозможно. Я лишь, в силу своего собственного устройства, как-то иначе воспринимаю эту его условную «часть».

То, что летучие мыши, дельфины и землеройки воспринимают мир с помощью эхолокации, а я, например, посредствам своих специфических органов чувств (и потому мы воспринимаем его по-разному), не значит, что мы имеем дело с разными мирами.

С другой стороны, нельзя сбрасывать это обстоятельство со счетов. Миру, надо полагать, безразлично, как мы его воспринимаем. Однако, для нас самих это весьма существенно – летучие мыши легко передвигаются в темноте, а вот у нас с вами с этим очевидно возникнут проблемы.

39. Перебравшись из доязыкового мира в мир «лингвистических картин» мы что-то потеряли, а что-то приобрели. Потеряли мы, прежде всего, контакт с фактической реальностью, но обрели зато массу дополнительных опций. Мы можем предполагать взаимосвязи, в которых не находимся непосредственно, достигать значительной определенности там, где раньше это было совершенно невозможно (в конце концов, наши самолеты летают), а также схватывать объемы данных в куда больших масштабах, поскольку пользуемся «сигналами сигналов» (связными интеллектуальными объектами).

Математика, физика, химия, биология – нечто, что возможно именно потому, что реальность «сигналов сигналов» (связных интеллектуальных объектов) действительно происходит. «Сигналы сигналов» находятся в отношениях друг с другом – в реальных, самых настоящих, действительных.