Андрей Курпатов - Мышление. Системное исследование [litres]

134. Возможно, впервые подросток по-настоящему сталкивается с этой непреодолимой, неустранимой «внутренней мотивацией другого» только в рамках сексуально-эротических, любовных отношений. Подросток хочет вызывать симпатию у сексуально привлекательных для него персон – это естественно. Однако такая симпатия, как известно, далеко не всегда взаимна.

И даже при наличии взаимности она – эта симпатия – вовсе не всегда имеет то продолжение, на которое подросток тут же и рассчитывает (пусть и не вполне понимая, чего именно он ждет от партнера). Молодой человек хочет, условно говоря, скорой близости, девушка – ухаживания и романтики. В общем, вполне традиционный конфликт двух разных сексуальностей.

Возникающая ситуация неопределенности приводит наконец подростка к некоторой озадаченности – «другой» не хочет того, что я хочу, чтобы он хотел.

135. Формально это, казалось бы, очень похоже на то, что происходит и в его отношениях с родителями, но ситуация все-таки сильно отличается, потому что родители вроде как должны его понять (они же все-таки родные люди!), а тут эта «персона» даже и не должна. То есть если на родителей можно злиться, устраивать скандалы – в общем, продолжать добиваться своего, даже не особенно рассчитывая на результат, то тут вроде как даже странно – меня не хотят, и все тут.

Если взаимная симпатия с предметом сексуального влечения хотя бы есть – это еще куда ни шло, даже если не «все сразу». Но если она и вовсе отсутствует или представлена другим регистром – дружбой, уважением и т. п.? В такой ситуации внутренний конфликт ощущается еще острее, и главное в нем – внутреннее непризнание подростком самого факта, что такое может быть. Мол, я-то люблю, я-то хочу, почему нет ответной реакции?

То, что ее может и не быть, подростку пока непонятно. Нет, теоретически (то есть на уровне представлений, абстрактных соображений) он, конечно, может понимать, что оно так, но его нутро активно сопротивляется – его внутренние состояния (значения) против. Как в «Братьях Карамазовых»: мол, понять-то – да, но я принять этого не могу. И соответствующая настойчивость в этом «принять не могу», как известно, вещь серьезная: юноши могут проявлять агрессию, девушки – устраивают суициды на почве «неразделенной любви».

В общем, ситуация, которая, казалось бы, элементарна, превращается в неразрешимую драму: понятно, что другой может хотеть, а может не хотеть, может влюбиться, а может и не влюбляться – это нормально, но для этого надо понимать, что он реален, что он не действует как-то, потому что нам этого хочется, а исходит из своего желания, которое нами не управляемо, которое не подчиняется нашему желанию.

136. Действительно, если мы встречаемся с «реальностью Другого», то лишь осознавая тотальную неподконтрольность его желания нашему желанию [Ж. Лакан, Р. Барт]

Причем здесь важны, как мне представляется, и привнесенные в ситуацию культурные запреты, культурно-исторические представления. Если бы речь шла просто о сексуальном желании, никак не усложненном культурными наслоениями, то ситуация вряд ли бы выглядела так.

Вполне возможно, что все бы ограничилось неприятием такой ситуации и дальнейшим «правом сильного», однако романтизация любовных отношений табуирует такое поведение. Мы должны вызывать ответное желание, мы должны быть желанны.

137. Потому здесь, вероятно, и происходит новая модуляция нашего иллюзорного личностного «я». До этого момента оно существует как бы имплицитно, по умолчанию – мы действуем от себя, но не думаем специально, что это действуем именно мы. Если нас спросить, кто это сделал, мы ответим, что, мол, да, это сделали мы – мы как бы явим, обнаружим себя.

В ситуации же, когда мы начинаем осознавать, что наше «я» может быть отвергнуто, мы вынуждены иначе к нему присмотреться, мы оказываемся как бы принуждены к тому, чтобы его проблематизировать, нарративизировать. В каком-то смысле поставить это свое личностное «я» как бы прежде действия, в котором оно обычно имплицитно скрыто [15] Обычно наше личностное «я» требуется нам не для принятия решения, а для объяснения, обоснования уже принятого нашим психическим аппаратом решения [Б. Либет]. .

138. Молодые люди – и мужского, и женского пола – начинают с большим тщанием следить за собой и своим внешним видом, стараются стать более привлекательными, красивыми, то есть совершают действия, которые должны – теоретически, как им чувствуется – увеличить их сексуальность, желанность.

При этом молодые люди начинают продумывать свои чувства, то есть превращать свои состояния (значения) в предмет проблематизации, нарративизации. Те или иные значения (внутренние состояния) означиваются и переозначиваются, включаясь в сложные понятийные структуры.

Подростки складывают свои состояния (значения) в объемные истории, некие структуры самих себя для самих себя. Если прежде ребенок отвечал на вопросы других людей о себе, то теперь подросток начинает сам задаваться вопросами о себе и приходить к неким «выводам».

139. При этом «другой человек» все еще не существует для него как фактическая реальность, а лишь как сложное представление. Однако культура – культурно-историческая реальность, «мир интеллектуальной функции» – начинает приобретать для молодого человека действительно новое звучание – как структурная совокупность фактов, которую необходимо учитывать.

Мир начинает восприниматься подростком как сложный, хотя на самом деле усложняется само пространство его мышления. Те «выпуклости», которые возникали прежде на плоскости мышления молодого человека, образовывают сложные взаимные связи, порождая внутреннюю, взаимоувязанную структуру – пространство мышления.

140. Здесь мы впервые можем наблюдать эффект «сверхценности». Если раньше ребенок мог быть легко переориентирован с одной цели на другую, или, по крайней мере, ни одна из них не подминала под себя все остальные, ни одна не была постоянной, неотступной, навязчивой, то сейчас ситуация меняется: возникает эта сверхценность, предельная желаемость чего-то, зачастую не вполне определенного [16] Вспомним подростковую анорексию, например. Суть здесь не в том, что сила желания подростка становится какой-то чрезвычайной, суть в том, что на это его желание начинает работать вся структура его нарождающегося пространства мышления. .

Собственно, это столкновение с обладающим неподконтрольным нам желанием Другим, пусть пока и недостаточно реальным, и есть та провокация, которая заставляет пространство мышления внутренне структурироваться вокруг проблематизируемого личностного «я». Эта перемена радикальна, так что замыленное понятие «переходный возраст» слишком легковесно для определения этого внутреннего конфликта, учитывая всю фактическую сложность происходящей в данный момент в психике подростка трансформации.