Андрей Курпатов - Мышление. Системное исследование [litres]

• и поскольку работа интеллектуальной функции не может быть эффективна при недостатке содержаний по соответствующей проблематике, задача состоит и в создании технологий, обеспечивающих образовательный процесс, адекватный возможностям и потенциалу развитой интеллектуальной функции.

Эта книга – третья попытка последовательно продумать методологию мышления, а точнее говоря – еще один способ продумать методологию мышления от начала и до конца. Этим я хочу сказать, что перед вами не «еще одна часть» методологии (хотя и не без этого), а еще один способ реконструкции мышления.

Первая попытка вылилась в написание книги «Методология мышления. Черновик». В ней я поставил перед собой задачу создать что-то вроде концептуального каркаса, достаточного для реконструкции реальности нашего с вами мышления.

Вторым таким комплексным продумыванием методологии стала книга «Что такое мышление? Наброски». В «Набросках» я избрал онтогенетическую стратегию, то есть сконцентрировался на процессе возникновения мышления, на принципах его внутренней организации.

В «Соображениях» моей целью стала, если так можно выразиться, механика мышления. Имея концептуальный каркас методологии и некую модель внутренней организации мышления, я попытался (снова от простого к сложному) рассмотреть процесс мышления как непосредственный акт.

Грубо говоря, я рассказываю в этой книге о том, что происходит в нашем мозгу в тот момент, когда мы осуществляем акт мысли. Эта удивительная загадка, должен признаться, занимает меня невероятно! Как вообще получается, что мы способны думать, задумываться, создавать сложнейший мир интеллектуальной функции и оперировать в нем?

Возможно, обывателю это представляется чем-то тривиальным, само собой разумеющимся – мол, все мы думаем, и что в этом такого? Но если это действительно так просто, то почему сплошь и рядом встречаются субъекты, которые демонстрируют удивительную глупость? Почему кто-то думает так, что это приводит к потрясающим результатам, а кто-то так, что кажется – лучше бы уж он и не думал вовсе?

Почему вообще существуют «умные люди»? Или, по крайней мере, люди, чье видение ситуации и чьи решения оставляют остальных далеко позади? Я полагаю, что это в первую очередь связано с наличием в поведенческом арсенале соответствующего субъекта специфических навыков использования своего мозга. Да, большое значение имеет и объем знаний, и, вероятно, генетика, но суть мышления – это не то и не другое, его суть – это то, как мы используем наш мозг.

Сам по себе, мозг человека – это, конечно, лишь биологический субстрат, на который, если так можно выразиться, «садится» культурно-историческая матрица (по Л. С. Выготскому), или, как мы говорим в методологии мышления, мир интеллектуальной функции. Если этого счастливого события не произойдет, то даже пытаться «думать» – совершенно бессмысленно. Нам нужен язык, нужны сложные социальные навыки и т. д. и т. п. Но и наличие в мозгу этой матрицы, само по себе, еще ничего нам не гарантирует.

В конце концов, важно ведь не то, что «знает» мозг человека, а то, что сам человек может с этим знанием делать, как он способен его использовать. Да и способен ли? Иными словами, речь идет о том, как человек может влиять на свой собственный мозг (будучи, как мы понимаем, его же производным)? Можно ли как-то воздействовать на него, чтобы не только он творил нас (во всем нашем многообразии, включая наше же мышление), но и мы сами как-то думали, используя его в качестве, так сказать, подручного средства?

Возможно, со стороны все это выглядит несколько безумно, но без легкой доли безумия с этой проблемой вряд ли удастся справиться. Справедливости ради, надо отметить, что аналогичный трюк мы уже реализовывали (и с весьма хорошими результатами) в рамках системной поведенческой психотерапии [24] Аверьянов Г. Г., Курпатов А. В. Руководство по системной поведенческой психотерапии. СПб., 2006. . Речь идет о концепте «поведения в отношении поведения», когда мы обучаем пациента осуществлять корректирующее поведение (включая апперцептивное, речевое и социальное) в отношении своего же, но дезадаптивного поведения.

В данном случае речь, по сути, идет о том же принципе: о мышлении в отношении собственного мышления, об использовании ресурсов своего мозга, с тем чтобы они работали над решением задач, которое перед ним ставит наше мышление (хотя понятно, что наше мышление, само по себе, является его же производным). Собственно, уяснение этой механики и представляется мне одним из самых важных пунктов настоящих «Соображений».

Кроме того, здесь же естественно возникает вопрос об отношениях нашего мышления с реальностью, которую мы пытаемся помыслить. Если я знаю таблицу умножения, но даже не догадываюсь о том, что числами могут быть обозначены некие объекты реального мира, то какой мне от этих знаний прок? Вероятно, проку мало. А что мы знаем про то, как реальность соотносится с мышлением? Честно говоря, мы знаем про это позорно мало (если вообще то, что мы про это знаем, можно считать знанием).

Нам кажется, что наше знание отражает реальность, но эта кажущность, надо признать, обусловлена или недостатком научных знаний, или той самой глупостью. Отношения мышления и мыслимой реальности, как минимум, штука сложная и весьма запутанная. Да, мы пытаемся мыслить реальность, но то, с чем мы имеем дело в рамках своего мышления, это уже не реальность, а наши представления о ней. Спутать «карту» с «территорией» сложно, но, когда речь идет о мышлении («карта») и реальности («территория»), мы совершаем эту глупость с завидным упорством.

Таков в общем и целом круг вопросов, составляющих эту книгу. В запасе у меня остался еще один способ продумать методологию мышления от начала и до конца (если все сложится, то соответствующая книга будет называться «Что такое реальность? Версия»), но в целом, как мне представляется, проделанной концептуальной работы уже достаточно, чтобы переходить к разработке специальных практик работы с мышлением – к практике методологии мышления.

Что ж, мне остается поблагодарить всех, кто продолжает следить за развитием методологии мышления, а также принимает деятельное участие в ее создании! Спасибо и приятного чтения!

Почему, собственно, я способен мыслить? Что заставило меня когда-то – в детстве – начать думать? В целом, в мышлении как некой особой функции совершенно не было никакой необходимости.

Человекообразные обезьяны, например, ни в чем, по существу, от меня не отличающиеся, вполне обходятся без мышления (если мы понимаем под мышлением специфическую человеческую разумность). Они включены в естественный мир: у них и на биологическом уровне (биохимическом, биофизическом) обнаруживается полная комплементарность среде обитания, и на уровне их нервной деятельности (то есть на нейрофизиологическом уровне) наличествует полная своего рода коммутативная интеграция со средой (психическое обеспечение поведения, социальные отношения в группе и т. д.). Здесь нет разрыва – они включены, они соответствуют, сопринадлежат той действительности природы, которая их создала.