Андрей Курпатов - Мышление. Системное исследование [litres]

До тех пор пока я могу мыслить отношениями между интеллектуальными объектами (которые, как мы понимаем, тоже являются интеллектуальными объектами, но непропозициональными интеллектуальными объектами) – то есть самими ситуациями и как таковыми, – у меня еще есть возможность интеграции большего количества фактов в систему, то есть я могу усложнять и усложнять эту ситуацию. Да, это тоже не дает мне прямого выхода в реальность (его и нет), но как бы продлевает мое отношение с реальностью, создает своего рода паттерн не прерванного пропозициональным упрощением отношения – что, собственно, и есть это состояние озадаченности.

В некотором смысле я (как и всякий из нас) лишь какой-то датчик, выставленный в реальность и собирающий некие данные о ней. При этом переработка этих данных неизбежна, неизбежны и искажения, потому что мой (как и любой другой) датчик не универсален, неточен, специфичен и т. д. и т. п. И да, те факты реального мира, которые мне доступны, это уже по большому счету «мои факты», а не «факты-мира-как-такового», нечто, что дано уже, так или иначе, в отношении со мной. Все это неизбежные ограничения, которые мы должны принять.

Однако, понимая принцип превращения интеллектуальных объектов (друг в друга через отношение друг к другу), понимая, что отношения между интеллектуальными объектами в большей степени отражают структуру реальности, нежели они сами по себе, я могу использовать этот ключ и воспроизводить структуры, которые будут куда точнее ориентировать меня в действительной реальности, нежели любое мое, даже самое сложное и содержательно наполненное представление.

При всей его некоторой абсурдности этот дидактический формализм оказывается отнюдь небесполезен, когда мыпереходим от абстрактных умопостроений к тому, как в фактической действительности ведет себя наш мозг и организованные им системы интеллектуальных объектов.

Прежде всего надо сказать, что сам этот феномен «другие люди» изначально не рассматривался мною как существенный аспект методологии мышления [59] Нетривиальность этого феномена обескуражила меня впервые во время работы над так и не законченной пока второй частью книги «Складки времени». Впрочем, некоторые моменты, обнаруженные тогда, в сжатом виде удалось осветить в книге «Что такое мышление? Наброски». . И вообще, надо признать, что он в этом качестве выглядит несколько странно – в конце концов, речь ведь идет не о психологии отношений, а о методологии мышления как такового.

С другой стороны, чем детальнее становилась концептуальная структура методологии мышления, тем явственнее ощущалось и то, насколько ошибочно (а может быть, просто недостаточно) этот феномен «других людей» осмыслялся прежде и как велико на самом деле может оказаться его значение именно для методологии мышления.

Наконец, в связи с результатами нейрофизиологических исследований, проведенных под руководством Гордона Шульмана (1997 г.), Маркуса Рейчела (2001 г.), а также Нормана Фарба (2007 г.) и вылившихся затем в создание этими авторами различных аспектов теории «дефолт-системы мозга», элемент «другие люди» большого пазла встает на место.

Итак, исключительное значение феномена «других людей» для методологии мышления, как мне представляется, больше отрицать нельзя. Однако и понимать этот феномен следует правильно (и для решения этой задачи потребуется не одно только это «соображение», но и два последующих). Прежде всего зафиксируем несколько тезисов, касающихся этого феномена [60] В значительной части эти тезисы проистекают из работ «Методология мышления. Черновик» и «Что такое мышление? Наброски». .

Первый тезис. Хотя мы и существуем, казалось бы, в мире других людей, «другие люди», с которыми мы имеем дело, являются лишь интеллектуальными объектами нашего собственного индивидуального мира интеллектуальной функции (мы, в свою очередь, тоже являемся интеллектуальными объектами мира интеллектуальной функции других людей). Впрочем, все, с чем мы имеем дело, – это наш индивидуальный мир интеллектуальной функции (реальность, представленная нам так).

Это тонкий и важный нюанс: мы сосуществуем с другими людьми – в обычном смысле – так же, как мы сосуществуем с другими предметами материального мира, другими животными, например, с явлениями природы и т. д. Нам только кажется, что между нами и в самом деле есть какие-то особые отношения. В действительности наши специфические («человеческие») отношения с другими людьми располагаются в специфической же плоскости – в нашем индивидуальном мире интеллектуальной функции, то есть они – эти отношения, строго говоря, принадлежат только нам (каждой стороне этих отношений в отдельности, и они какие-то разные).

Да, мы уверены, что мы сосуществуем с другими людьми каким-то особенным (человеческим, так сказать) способом – как-то не так, как со всем прочим, что у нас «отношения», «взаимопонимание», «психологический контакт» и т. д. Но это, надо признать, лишь весьма изощренная иллюзия восприятия. Мы таким «особенным образом» (человеческим) сосуществуем не с другими людьми, а с собственными представлениями о тех или иных «других людях», которые порождены нашим же собственным миром интеллектуальной функции, – то есть в нас же самих в качестве таких вот интеллектуальных объектов.

Иными словами, каждый «другой человек» является в действительности интеллектуальным объектом нашего индивидуального мира интеллектуальной функции. В каком-то смысле – очень образно, конечно, говоря – мы взаимодействуем не с другими людьми и не в некой реальности вне нас, а со своего рода галлюцинациями собственного производства, которые мы считаем реальными другими людьми (впрочем, и мы сами так же являемся чьей-то такой «галлюцинацией», множеством таких галлюцинаций во множестве индивидуальных миров интеллектуальной функции реальных других людей).

Это несколько контринтуитивно (чему вряд ли стоит удивляться), но мы как «люди» (то есть все, что мы считаем в себе собственно человеческим – наше мышление, наши представления, нашу личность, некое понимание жизни, наши отношения), по существу, виртуальные образования – мы лишь некие интеллектуальные объекты в других индивидуальных мирах интеллектуальной функции, ну и, разумеется, в собственном. Причем мы не есть нигде более и иначе, как в этой странной реальности мира интеллектуальной функции, распределенной между всеми нами, но при этом ни у кого не имеющейся в полной, так сказать, версии.

Второй тезис. Существенной особенностью мира интеллектуальной функции является то обстоятельство, что он не имеет никаких естественных ограничений, то есть здесь допустима любая возможная комбинация интеллектуальных объектов друг с другом, а «достоверность» (как ее понимал, например, Л. Витгенштейн) в этом мире может быть лишь вынужденной, и единственным, хотя и косвенным ограничителем в нем выступают для нас «другие люди», действующие, однако, не сами по себе и не непосредственно, но только через тот же наш индивидуальный мир интеллектуальной функции.