Бо Лотто - Преломление. Наука видеть иначе

Но то, что мы должны приспособиться, еще не все. Как ни парадоксально, иногда лучшее изменение — научиться не меняться, и это трудное испытание для мозга. Поскольку в нас эволюционно заложено стремление постоянно переосмысливать действительность, это происходит, когда уникальное становится обычным (нормой). Так, в отношениях: то, что однажды нас привлекло в человеке (щедрость, чувство юмора), постепенно перестает быть чем-то удивительным и делается привычным. Как только это качество оказывается нормой, оно уже ожидаемо. В результате мы больше не видим в нем уникальности, тех удивительных черт, которые отличали его от большинства; для нас поведение этого человека — обычно, нормально, и мы рискуем принимать его как само собой разумеющееся, даже хуже. Конечно, это работает в двух направлениях: мы привыкаем к негативным чертам так же, как к положительным (для женщин, которые подвергаются насилию, жестокость становится «приемлемой», такое поведение по отношению к себе они считают нормальным, а вовсе не чем-то ужасным или крайним). Это удивительно естественный процесс: тело другого человека, его смех становятся нормой, уходит волнение. Но так не должно быть!

Каждый раз, видя восход, мы считаем, что это красиво. Просыпаться по утрам рядом с другим человеком должно быть примерно так же, как видеть рассвет. Как мы поддерживаем чувство новизны? Один из способов — делать что-то новое вместе. Это внешний фактор, но он работает. Правда, здесь многое сокрыто и внутри. И как же поддерживать уникальность наперекор мозгу, который в процессе эволюции привык ко всему адаптироваться?

Ответ: только выдерживая длинные временны́е рамки изменений (часто мы говорим об этом как о перспективе).

В следующей главе мы увидим: все, что делает мозг, относительно. Если мы, воспринимая другого человека, придерживаемся его понимания «среднего», то его поведение становится по определению средним (не важно, насколько чудесным или ужасным оно может быть с объективной точки зрения). Однако если мы воспринимаем других людей согласно более насущным условиям (в отличие от их понятия о нормальности), можем сохранить мнимую уникальность в том, кто они и что делают. Одним из таких абсолютных факторов становится смерть. Психологи, занимающиеся экзистенциальными проблемами, уверены: все, что мы делаем, тем или иным образом ведет к нашим знаниям о смерти. Я считаю, что наши действия базируются на неопределенности, об этом мы поговорим позже. Но пока учитывайте: мозг может быть неизменным, чтобы замечать некие постоянные вещи в меняющемся мире и (это гораздо важнее) видеть, как меняется восприятие и адаптируется он сам.

В конечном счете мозг работает как мышца, по принципу «используй или потеряешь». Случаи, когда люди невероятным образом адаптировались к чему-то или сильно обостряли какое-то чувство, обычно происходят ввиду превратностей судьбы, как «зрение» Бена Андервуда… но это совсем не обязательное условие. Например, музыканты могут слышать то, что недоступно ушам остальных. Почему? Потому что у их мозга другая, более сложная история, чем у тех, кто не занимается музыкой. Она началась с неопределенности, а затем ей пришлось адаптироваться, понемногу создались условия для изменения слуховой коры мозга. Носители русского языка различают гораздо больше оттенков красного, чем носители английского, потому что в русском больше слов, обозначающих разные тона. В Германии слепых женщин обучают на врачей, которые пальпируют (прощупывают) женскую грудь, потому что те способны определять гораздо больше уплотнений ткани, чем зрячие маммологи! Все это удивительные примеры того, как «отклонения» от нормальности дают новые возможности благодаря иному подходу к восприятию.

Но это далеко не полная картина того, как максимально продуктивно использовать свои возможности и раскрыть творческий потенциал. В следующей главе мы разберемся с нашей склонностью видеть «иллюзии» и покажем, что на самом деле их нет, существует только обстановка. Это то, что в прошлом связывает восприятие с настоящим.

Итак, мы знаем: сама информация значения не имеет, смысл создаем мы, взаимодействуя с ней. Нужно понять, как контекст, в котором происходит восприятие, определяет то, что мы на самом деле видим. Почему он важнее всего остального?

Представьте 1824 год, Францию и ее грузного, больного подагрой короля Людовика XVIII. Гораздо больше, чем собственное здоровье, его беспокоили жалобы на качество продукции Национальной мануфактуры гобеленов [30] Национальная мануфактура гобеленов — Королевская мануфактура по производству ковров. В 1601 году король Генрих IV передал королевским мастерам (работавшим разрозненно) помещения мануфактуры красильщиков гобеленов, откуда и пошло название мануфактуры, а также ковров, которые на ней выпускали. . Покупатели были недовольны тем, что в торговом зале выбирали ткани насыщенных цветов бургундского вина, сочной зелени, золотого солнца, а дома видели совсем другое. Наверное, раньше это было не важно для короля-центриста Людовика, но в тот момент одной из главных задач двора стало заручиться поддержкой граждан (и доходом от мануфактуры в том числе). Бежавший от Французской революции и гильотины Людовик XVIII вернул трон в 1815 году после разгрома Наполеона при Ватерлоо и пытался восстановить прежнее положение монархии. Именно поэтому королю понадобился ученый, способный выяснить, что же такое происходит с его гобеленами.

Король обратился к Мишелю Шеврёлю.

Молодой французский химик Шеврёль [31] Мишель Шеврёль (1786–1889) — французский химик-органик, один из создателей научного метода анализа органической химии. Одним из первых исследовал строение растительных и животных жиров, объяснил их омыление, открыл креатин (1835), ряд растительных пигментов, выделил некоторые жирные кислоты. Большой интерес представляют также его работы над органическими красками и исследования цветовых контрастов. Упомянутая работа по исследованию омыления животных и растительных жиров выполнена в 1813 году. успел заработать известность в новой на тот момент области мыловарения — производстве мыла из жиров и масел. Мы так привыкли к дешевому и качественному мылу, к его обилию, даже во многих слаборазвитых странах, что нам трудно понять все значение этого открытия — оно не производит особенно яркого впечатления. Но во Франции XIX века человек легко мог умереть от инфекции, до использования пенициллина оставалось еще целое столетие, а промышленное производство мыла только-только начиналось. В те времена уже открытое, но пока не «прирученное» электричество еще не использовали для освещения, поэтому созданная Шеврёлем яркая безглицериновая свеча [32] В 1825 году Шеврёль и Ж.Л. Гей-Люссак получили патент на стеариновые свечи. Эти, в отличие от свечей из необработанного жира, не коптили и горели ярче. К тому же оказались значительно дешевле восковых, годились к выпуску в крупных масштабах. Считается, что стеариновые свечи открыли новую эпоху в освещении. прославила его как блестящего изобретателя.