Мария-Луиза Франц - Психотерапия

Архетипический образ puer aeternus представляет такой опыт божественного, который обновляет образ Бога. В то же время если весь этот процесс обновления короля, который Юнг в деталях описал и интерпретировал в «Mysterium Coniunctionis» не осознаётся, то оказывается, что он происходит в любом случае, но тогда уже негативным образом. Особенно интересным в этой связи представляется развитие событий в «Маленьком принце». Мальчик со звезды добровольно разрешает себе быть убитым змеёй, жёлтой песчаной гадюкой, для того чтобы быть способным вернуться на свою звезду и к оставленной там розе. Вскоре после написания этого автор, Сент-Экзюпери, и сам последовал в смерть вслед за маленьким принцем. Он был сбит немецкими пилотами над Средиземноморьем.

В алхимической символике змея отождествляется с filius regius , другими словами, со звёздным принцем. Змея — это, как говорит Юнг, «самая низшая, самая зачаточная форма» короля в процесс обновления, «сначала смертельный яд, но противоядие впоследствии». [121] Ibid. Змея представляет тёмную сторону Меркурия, Гермеса Катахтониуса (Hermes Katachthonios). Утверждается, что когда свет жизни героя гаснет, он продолжает жить в форме змеи. [122] Ibid. В жизни Сент-Экзюпери змея также приобрела смертельное значение, как всегда и происходит, когда человек идентифицируется с архетипом пуэра, потому что таким образом он принимает участие в трансформации архетипа in concreto , и следовательно сам исчезает в хаосе, расчленении и смерти. Отсюда берут начало суицидальные тенденции и склонность к смерти людей-пуэров: алхимическая мортификация тайного вещества принимает форму их собственной смерти.

С этой точки зрения материнский комплекс, который начинает доминировать в современном обществе (я помню книгу Филиппа Уайли «Поколение гадюк» и его насмешки по поводу «мамочек»), приобретает новое значение. Привязанность к матери обусловлена увлекательной силой притяжения коллективного бессознательного как локуса и матрицы «обновления короля». Коллективное бессознательное — это чрево prima materia , тёмное первобытное состояние, которое алхимики называют «хаосом», massa confuse , в которой старик превращается в юношу. Женщины, у которых более нет религиозной ориентации и чья жизнь поэтому стала бессмысленной, невольно идентифицируют себя с магической ролью Великой Матери и затем проецируют архетипический образ героя или filius regius на своих сыновей — вплоть даже до предпочтения его смерти возможности того, что он может прожить обычную человеческую жизнь. [123] Ibid. Однажды женщина, показывавшая мне предсмертную фотографию её утонувшего сына, сказала мне буквально следующее: «Я бы скорее предпочла то, что произошло, нежели если бы он был жив и его пришлось отдать другой женщине»!

Сын, с другой стороны, подпадает под чары материнского принципа, потому что он идентифицируется с filius regius , и filius regius привлекается с огромной страстной силой матрицей бессознательного, так как снова и снова это то, во что он превращается. Это даже более могущественно констеллируется в протестантских регионах, так как архетипический образ матери в религии утерян. Таким образом либо вся сила очарования этого архетипического образа падает на собственную мать, либо развивается такой страх и отчуждение по отношению к феминному принципу, что маскулинное сознание закрывает себя полностью от любых феминных влияний и, вместе с этим, от влияния бессознательного; таким образом всё увядает в разумности и исторической ретроспекции. Таким путём возникает сознательная установка фон Шпата, другими словами, стареющего короля, который исключён из процесса трансформации.

В «Царстве без пространства» Бруно Гетца фон Шпат появляется как друг детства главного женского персонажа романа, Софи (жены Мельхиора ван Линденгуса). Поэтому фон Шпат также является персонификацией анимуса у женщины. В этой связи я часто наблюдаю матерей, использующих аргумент традиционного «позитивного христианства» против лечения их сыновей, или жён, которые используют его против юнгианского анализа их мужей; тайным мотивом их действий является отнюдь не христианская любовь, а скорее зависть и жажда власти. Другими словами отцовский и начальственный тип — «Герр фон Шпат» — и puer aeternus являются архетипами, которые могут возникнуть также как персонификации анимуса в психике женщины. В интересной работе Элси Хоппе исследовала «Маскулинный тип в литературных произведениях авторов женщин» [124] Моя благодарность Рене Маламуду за то, что он рассказал мне об этой книге. и противостояние puer и senex, которое становится явным тем образом, как женщины изображали мужчин в своих трудах.

Меня часто спрашивают о психологии puella aeterna и существует ли она вообще. Несомненно есть, как я это вижу. Puella aeterna была бы женщиной типа «вечная дочь», той, кто будет бессознательно идентифицироваться с анимой отца. Такая женщина живёт, как и юноша-пуэр, в архетипической роли. Она — Кора, нуминозная anima mundi , богиня света. Женский тип, соответствующий фон Шпату, — это озлобленная, часто коварная старая женщина, которая цепляется за традицию и дорогостоящие ценности, вроде денег, мебели, домов, мехов — старая ведьма, неспособная любить. Также к этой категории принадлежат и гиены в магазинах, которых так метко изображает, Филипп Уайли. Грета Гарбо определённо испытала особенно интенсивное выпадение из роли и — по крайней мере, я так полагаю — выжила как человек. Грейс Келли также нашла выход из чистой идентификацией с анимой, к которой её вынуждала её карьера. С другой стороны, Бриджит Бардо, например, продолжила жить в роли puella в своих фильмах, которые часто содержали гермафродитно-мальчишеские скрытые смыслы, поскольку в алхимии filius regius и его невеста втайне идентичны. Мода, мир кино и одержимость анимой у мужчин усиливают соблазн для женщины играть роль puella так же, как одержимость анимусом у матерей и женщин превращает молодых людей в «вечных юношей». В то же самое время так много искренней духовной, религиозной и романтической тоски и творческих эмоций вложено в эту идентификацию, что понятно, что есть те, кто не хочет от неё отказываться. Ведь им кажется, что нет другой альтернативы, кроме стерильной тирании фон Шпата или разочарованной старухи, потому что они не знают, где и как может произойти возможная трансформация этих фигур.

В духовной революции протестантизма был сделан шаг в направлении того, чтобы больше не воспринимать религиозные образы как внешние и не сводить религиозную функцию психики к функции внешней церкви. Но если сказано А, то надо сказать и Б: если образы больше не являются «внешними» или не могут быть найдены в «догматической метафизике», то тогда они должны быть в нас — не в субъекте, но в объективной психике. Полностью принять этот необходимый следующий шаг протестантизм и не посмел; именно в этот момент и остановилась трансформация «старого короля». Если бы этот следующий шаг был сделан, тогда было бы мыслимым объединение протестантизма с интровертированным крылом католической церкви — другими словами, с её мистической частью. Таким образом было бы возможным преодолеть раскол с помощью принципа эроса и через признание религиозной функции бессознательного.