Шэрон Бегли - Не могу остановиться: Откуда берутся навязчивые состояния и как от них избавиться

Совершеннолетние накопители чаще вырастают в семьях с такой же проблемой. Это сообщение из доклада ученых Бостонского университета на конференции по ОКР подтверждает данные других исследований: 50–80% пациентов имеют хотя бы одного близкого родственника, считавшегося барахольщиком, если не очевидным накопителем. Цифры внушают тревогу, поэтому важно знать, что это поведение, как и любое другое с определенной наследуемостью, необязательно передается следующему поколению. Исследование семей пациентов с ОКР, проводившееся Университетом Джонса Хопкинса с 1996-го по 2001-й г. и охватившее чуть больше 800 человек с обсессивно-компульсивным расстройством, обнаружило, что лишь 12% ближайших родственников накопителей страдали тем же расстройством. Отсюда следует, что только один из восьмерых детей человека с патологическим накопительством унаследует эту проблему, когда вырастет.

Как именно наследуется накопительство — вопрос открытый. В 2013 г. британские ученые сообщили о влиянии генетических различий на это расстройство у мужчин, но не у женщин. Они предложили 3974 однояйцевым и разнояйцевым близнецам 15-летнего возраста заполнить анкету. Основной смысл исследования с участием близнецов состоит в том, что, поскольку у однояйцевых одинаковые гены, а у разнояйцевых общими является только половина аберрантных генов, сравнение схожести двух типов близнецов проливает свет на степень влияния наследственности. Если у однояйцевых близнецов оказывается больше общего, это свидетельствует о преобладающем влиянии наследуемых генов. Симптомы накопительства среди близнецов проявляли 2,6% девочек и 1,2% мальчиков, сообщили ученые в журнале PLOS One . Однако у мальчиков оба ребенка из пары чаще оказывались накопителями в группе однояйцевых близнецов (гены объясняли 32% дисперсии), тогда как у девочек разницы между группами выявлено не было (вклад наследственности составлял ничтожных 2%). У обоих полов окружение имело несопоставимо большее значение для развития патологического накопительства.

Если даже наследственность действительно на что-то влияет, можете быть уверенными — гена патологического накопительства не существует. Это слишком сложное поведение, чтобы передаваться подобным образом. Скорее, можно говорить о предрасположенности, определяемой множеством генов, которые формируют нейронную цепь, отвечающую за исполнительные функции мозга, возможно, за принятие решений. Очевиден и другой путь передачи патологического накопительства внутри семьи, при котором дети воспринимают в качестве модели склонного к накопительству родителя, бабушку или дедушку — необязательно сознательно, а лишь потому, что постоянно наблюдают этот образ жизни и усваивают, что он совершенно нормален. Ясно одно: накопительство, ставшее привычным, трудно искоренить. По сообщению исследователей из Бостонского университета, накопительство проходит само только у одного подростка из семи.

Многие люди надолго задумываются, прежде чем ответить на вопрос о самых ранних своих воспоминаниях, пытаясь вызвать призраки давно минувшего прошлого, но Грейс ответила сразу: «Помню, как играю с сестрой на полу, а вокруг огромные черные пластиковые мешки для мусора, полные всякой всячины, на которых мы валяемся. Мне года четыре или пять». В мешках, сложенных в кучи почти в рост взрослого человека, лежала одежда и почта, сломанные электроприборы, газеты и журналы — вещи ее родителей, для которых навести порядок в их филадельфийском доме на три спальни означало сложить свое добро в эти мешки. «Из них получились такие высокие стены, что мы не могли за них заглянуть», — рассказывала Грейс.

Входная дверь вела в гостиную, за которой располагалась кухня. Чтобы попасть в любое из этих помещений, приходилось осторожно пробираться узкими ходами, обозначенными пластиковыми напольными дорожками. Бесчисленные мешки высились почти до потолка, поглощали любые усовершенствования в доме вроде устройства стеллажей или шкафов по стенам, диван и кресла были погребены под письмами и газетами, картонными коробками и пластмассовыми контейнерами. «В каждое место вела своя тропа, — вспоминала Грейс. — В подвал, также забитый снизу доверху, к стиральной машине в прачечной за кухней, к кушетке, в кухню». Впрочем, кухонный стол много лет назад скрылся под горой пластмассовых столовых приборов, картонных тарелок и емкостей непонятного назначения. Сила притяжения делала свое дело, и Грейс с сестрой привыкли к «хрусту и звону разномастного сора под ногами». Если неожиданно звонили в дверь, семейство затаивалось, а в тех редких случаях, когда гостя ждали, родители торопливо совали почту и одежду в неизменные черные мешки и волокли в подвал или в гараж, отчаянно пытаясь придать относительно нормальный вид хотя бы гостиной.

Старания скрыть от окружающих образ жизни семьи пошли прахом, когда подруге Грейс пришлось после школьной экскурсии дожидаться у нее дома, когда за ней заедут родители. «Никогда в жизни мы с сестрой не поднимались на крыльцо так медленно», — вспоминала Грейс. Она старалась оттянуть неизбежное, бодрым голосом говоря, что грешно торчать в четырех стенах в такой прекрасный день, но подруга устала и мечтала присесть. «У нее буквально челюсть отвалилась. Мы пытались отвлечь ее, включив телевизор, но она не могла оторвать взгляда от груд барахла вокруг».

Вскоре после этого семья переехала в другой дом, требующий ремонта и в неблагополучном районе (у родителей начались проблемы с деньгами). Казалось, вот он, чудесный шанс покончить с бардаком и выбросить бо́льшую часть пожитков. Слушая разговоры родителей о том, чтобы «начать с чистого листа», Грейс грезила о бесконечной череде черных мусорных мешков, выстроившихся вдоль тротуара, как другие девочки мечтают о поездке в Диснейленд. Увы, все мешки переехали вместе с ними, собранные в лихорадочной спешке в день, когда они должны были освободить прежний дом, и в большинство из них даже не заглядывали. И комоды, забитые хламом, — отец попросту затолкал их в грузовик со всем содержимым. И почта за долгие годы. Отец настаивал, что все это нужно (или понадобится когда-нибудь), а мать была не в состоянии решить, что оставить и что выбросить. «Они просто были на это неспособны», — сказала Грейс. Казалось, их скарб — неотъемлемая часть их самих, как проклятый альбатрос на шее Старого моряка [50] Персонаж поэмы С. Колриджа «Сказание о старом мореходе», являющейся первой литературной обработкой легенды о Летучем голландце. .

В 2012 г. Грейс получила диплом психолога и вернулась в дом родителей. Она педагог-дефектолог и, как многие представители поколения нулевых, не может позволить себе жить отдельно. Им с сестрой удалось превратить в зоны, свободные от барахла, не только собственные спальни, но и гостиную с кухней. Поскольку даже почта за два дня грозит отобрать у них жилое пространство, они непреклонны в сортировке вещей и выбрасывании всего ненужного. Когда-нибудь они надеются съехать, но не сомневаются, что в этом случае их родителей, вероятно, постигнет судьба братьев Кольер.