Ольга Лукина - Бизнес и/или любовь

Я действительно сильно удивилась.

Слушая Катю, наблюдая за ней, я замечала очевидное несоответствие между ее представлениями о личном счастье и ее нынешними целями, мотивами, источниками вдохновения и тем имиджем, который она последовательно созидала.

Больше всего меня поражало, что ее аналитический умный мозг не замечает этого противоречия!

Сомнений быть не могло: при таком расщеплении у Кати не оставалось ни малейшего шанса на счастье в любви. Она поймала мой задумчивый взгляд.

— Со мной что-то не так? — спросила она. — Сильно не так? Да?

Моя новая клиентка явно была наблюдательным и проницательным человеком. Я ответила прямо:

— Понимаете, Катя, навязанная и принятая вами роль явно обещает вам признание в профессиональном сообществе, большие деньги, независимость, успех плюс полную погруженность в работу в течение ближайших лет. Но, пребывая в этой роли, вы рискуете остаться одинокой и несчастной. Эта ваша освоенная в совершенстве за годы роль на языке терапии называется ложным «Я». Но у вас есть и другая часть вашей личности — подлинная и живая. Она чудесная, нежная и хочет от жизни совсем другого. Но она чем-то здорово напугана и спрятана.

Катины глаза вспыхнули.

— Кажется, я это ощущаю… А чем напугано это мое настоящее «Я»?

— У меня есть гипотеза, что вы боитесь близости. Настоящей близости. Душевной. Близости, в которой нет места контролю и власти одного партнера над другим, но есть место доверию и уважению.

В глазах моей клиентки был безграничный интерес.

— Знаете, это очень похоже на правду, — уверенно сказала она. — С этим можно что-то сделать?

— Безусловно. Но, прежде чем делать что-то, нам с вами предстоит найти и лучше узнать внутреннюю, потаенную часть вашей личности — познакомиться с той девочкой, что прячется за фасадом деловой, хваткой и волевой женщины. Нужно будет понять, что так ее поранило, что так напугало, что заставило обрасти защитной оболочкой — вне всякого сомнения, очень красивой оболочкой, — но холодной и не приспособленной к близости. Интуиция подсказывает мне, что ваш мужчина не хочет быть ни жертвой этой оболочки, ни ее покровителем, ни ее инквизитором. Думаю, он хочет прямого человеческого контакта с настоящей, внутренней Катей.

Катя смотрела завороженно.

— А можно научиться такому контакту? — спросила она.

— Правильнее будет говорить не об обучении, а о возвращении способности к близости.

— Что вы имеете в виду? Вы хотите сказать, что когда-то я этой способностью обладала? — удивилась Катя.

— Именно! Потребность в близости дается нам от природы. Она базовая, и она обеспечивает новорожденному возможность выжить, так как сам он о себе позаботиться не может. Мы физически тянемся к родителям, доверяем им. Они являются для ребенка главным источником информации о целом мире и о его действующих законах. И именно они далеко не всегда могут поддержать и развить в ребенке способность к близости, доверию, искренности и открытости.

— А как это может произойти в таком раннем возрасте?! Ведь дети ничего не понимают и не разговаривают.

— Порой родители не поощряют стремление ребенка к физическому контакту, к ласке из-за своей закрытости. Иногда они демонстрируют полное непонимание искренних порывов ребенка, выражают раздражение или равнодушие. В таких условиях ребенок закрывается, а затем начинает поиск того образа, в котором его хотели бы видеть взрослые, в котором они готовы были бы его любить. Так мы начинаем строить свое ложное «Я». Детализируя и укрепляя его год за годом, мы постепенно теряем способность отсоединяться от ложного «Я», начинаем отождествлять себя с ним. Вырастая, внутри мы постоянно чувствуем неудовлетворенность, тревогу, какую-то смутную боль в душе. Иногда нам хочется плакать. Боль внутри удушает, лишает сна, высасывает силы. Но мы упорно списываем причины этой боли на проблемы на работе, на неудачи, возраст, своих боссов и правительство… Но больше всего на эту незавидную роль подходят, конечно же, наши партнеры. Именно в их поведении мы обычно склонны усматривать недостаток любви, внимания, уважения, заботы. На них мы проецируем причину своего неудовлетворения. И отчаянно не понимаем, что источник этой боли локализован внутри нас же самих.

Катя смотрела на меня не отрываясь. Ее глаза были полны удивления, мольбы и отчасти восторга. Она даже не ожидала, что кто-то сможет ее понять.

— Я хочу избавиться от этой оболочки, — твердо заявила Катя. — Я всегда ощущала, что я — это не совсем я… не знаю. Мне никогда не удавалось сформулировать эти мысли. Я что-то чувствовала внутри, но, как только я пыталась об этом подумать, оно ускользало. Я подозревала, что во мне что-то не так, но я никак не могла понять, что же это!

Дом был огромным. В нем почти всегда царил полумрак. Возможно, дело было в больших деревьях в саду, препятствовавших дневному свету. Возможно, в доме не принято было расшторивать окна. Катя не помнила, почему даже в полуденное время комнаты заволакивала едва проницаемая, бурая мгла. Она помнила только сумрак и непрекращающуюся тишину, в которой тикали большие напольные часы. У камина стояли два кресла. В одном из них Катя часами сидела, обнявшись с собакой.

Одиночество. Ни людей, ни голосов, ни телевизора, ни криков с улицы, ни телефонных звонков. Катя помнила только тишину, тиканье часов и дыхание огромного черного терьера.

— Что вы чувствуете, находясь там, в том кресле?

— Холод. Скуку. Мне очень одиноко. Мне не с кем поговорить. Я никому не нужна, кроме Джерри. Джерри — мой друг. Мой защитник. Он огромный, выглядит как чудовище. Все боятся его. Но никто даже не представляет, насколько он добрый. Он сидит рядом со мной в кресле, мы греем друг друга. Если я плачу, он слизывает с моих рук слезинки. Пока Джерри рядом, со мной ничего не может случиться.

Слушая Катю, я чувствовала, как сжимается мое сердце: боль и одиночество пятилетней девочки пронизывали до слез.

— Расскажите об этом больше. Почему вы одна? Где ваши родители?

— Они на работе. Они всегда на работе. Я жду их возвращения каждый день. Я не чувствую времени, я не знаю, во сколько они должны вернуться, я просто жду — жду каждую минуту.

— Родители знают, что вам плохо без них?

— Нет. Я ничего им не говорю. Да и без толку говорить: папа сразу расстроится, а мама — рассердится, обязательно скажет что-нибудь резкое… Ну, и… Еще я молчу, потому что знаю, что мне нужно быть взрослой. Так они всегда говорили. «Ты необычный ребенок, ты уже взрослая». Я молчала, потому что считала, что так ведут себя взрослые люди.

Слова Кати не могли не поражать. Пять лет! Как же рано ей пришлось зажать и глубоко спрятать свои чувства. Как же рано пришлось отрезать чувства ради того, чтобы вписаться в ожидаемый взрослыми образ хорошей девочки. Будучи еще совсем маленькой, Катя уже переживала самый настоящий, глубокий раскол своего «Я» на две противоречащие друг другу части.