Лиза Барретт - Как рождаются эмоции

К этому моменту мы узнали, что и эмоции, и хроническая боль, и хронический стресс, и депрессия затрагивают интероцептивную и управляющую системы. Эти же сети важны и для тревоги. Тревога — это по-прежнему нерешенная головоломка [479], однако одна вещь выглядит определенной: она — еще одно нарушение прогнозов и ошибок прогноза в этих двух сетях. Нейронные пути для тревоги, исследованные в отношении прогнозов и ошибок прогноза, являются теми же самыми, что для эмоций, боли, стресса и депрессии [480].

Традиционное исследование тревожного расстройства основано на старой модели «триединого мозга», где когнитивная деятельность контролирует эмоции. Утверждается, что ваше якобы связанное с эмоциями миндалевидное тело сверхактивно, а ваша так называемая рациональная префронтальная кора не справляется с управлением. Такой подход все еще авторитетен, хотя миндалевидное тело и не является уже местом для каких-либо эмоций, префронтальная кора не является местом когнитивной деятельности, а эмоции и познавательные процессы целиком являются конструкциями мозга, которые не могут регулировать друг друга. Итак, как создается тревога? Мы пока не знаем всех деталей, но у нас есть несколько перспективных подсказок [481].

Я выдвигаю предположение, что мозг в тревоге в каком-то смысле противоположен мозгу в депрессии. При депрессии предсказания усиливаются, а прогностические ошибки ослабляются, так что вас запирают в прошлом. При тревоге позволяется слишком много прогностических ошибок, и многие предсказания неудачны. При недостаточном предсказании вы не знаете, что происходит за следующим углом, а в жизни обнаруживается много углов. Это классическое состояние тревоги [482].

Люди, страдающие от тревоги, по какой-то причине ослабляют связи между ключевыми центрами интероцептивной системы, включая миндалевидное тело. Некоторые из этих центров также принадлежат к управляющей системе. Такие ослабленные связи, вероятно, сказываются на встревоженном мозге, который неумело создает предсказания для соответствия текущим обстоятельствам и не может эффективно обучаться из опыта. Вы можете без надобности предсказывать угрозы или создавать неопределенность, предсказывая неточно или вообще не предсказывая. Кроме того, ваши интероцептивные входные сигналы становятся более шумными, чем обычно, когда индикатор телесных ресурсов оказывается в красной зоне; в результате ваш мозг их игнорирует. Такие ситуации приводят к тому, что вы открыты для значительной неопределенности и значительной ошибки прогноза, с чем вы не можете справиться. Неопределенность более неприятна и сильнее возбуждает, чем определенный вред, поскольку если будущее загадочно, вы не можете к нему подготовиться. Например, когда люди серьезно больны, но имеют отличные шансы выздороветь, они меньше довольны жизнью, чем люди, которые знают, что их болезнь неизлечима [483].

На основании такого свидетельства кажется, что тревога, как и депрессия, — это категория, конструируемая таким же образом, как эмоции, боль и стресс. Страдание, которое вы ощущаете при тревоге и депрессии, говорит вам, что с вашим бюджетом тела что-то неладно. Либо ваш мозг пытается защитить вклад, наращивая неприятный аффект, либо он пытается уменьшить ваши потребности, обеспечивая покой, что приводит к усталости. Ваш мозг может категоризировать эти ощущения как тревогу, депрессию или, если уж на то пошло, как боль, стресс или эмоции.

Поймите правильно, я не говорю, что большое депрессивное расстройство и тревожные расстройства взаимозаменяемы. Я предполагаю, что каждая категория психических заболеваний — совокупность различных случаев, а определенные наборы симптомов можно разумно отнести и к категории тревожных расстройств, и к категории депрессии. Есть также проблема серьез­ности: некоторым из пациентов Хелен Мейберг с серьезной депрессией (например, близким к кататоническому состоянию), очевидно, не поставить диагноз тревожного расстройства. Однако у некоторых других ее пациентов вполне можно диагностировать тревожность, хронический стресс или даже хроническую боль. В целом умеренно серьезная депрессия и тревожное расстройство могут давать перекрывающиеся друг с другом симптомы, равно как с хроническим стрессом и хронической болью, а также с синдромом хронической усталости [484].

Эти наблюдения дают решение загадки, которая открывала главу 1: почему испытуемые в моих экспериментах, казалось, не могут различать ощущения тревоги и депрессии? Одна из причин, которую мы уже рассмотрели, — эмоциональная гранулярность: некоторые из участников эксперимента, вероятно, могли конструировать эмоции более точно, чем другие. Но сейчас на свет выходит другая причина: что «тревога» и «депрессия» — это понятия для категоризации сходных ощущений.

Когда испытуемые в моем исследовании переживали неприятные чувства, я дала им оценочную шкалу для чувств, но только в терминах тревоги и депрессии. Люди будут применять любую данную им вами меру, чтобы описывать, как они себя чувствуют. Если кто-нибудь чувствует себя паршиво, а вы даете ему только шкалу тревоги, он будет сообщать о своих ощущениях в терминах тревоги. Он может даже начать ощущать больше тревоги, поскольку слова побуждают его симулировать случай «тревоги». Наоборот, если вы даете человеку шкалу депрессии, он сообщает о своих ощущениях, используя слова для депрессии, и в итоге может ощутить депрессию. Это бы объяснило мои загадочные результаты. Понятия наподобие «тревоги» и «депрессии» изменчивы и эластичны. Слова в опросниках могут повлиять на категоризации людей ровно так же, как метод базовых эмоций влияет на восприятие посредством списка слов для эмоций [485].

Не так давно я повстречалась с чем-то подобным в кабинете врача. Некоторое время я ощущала усталость и немного прибавила в весе, и доктор спросил: «У вас есть депрессия?» Я ответила: «Ну, грустных переживаний у меня нет, но большую часть времени я чувствую себя до смерти уставшей». Он возразил: «Возможно, у вас есть депрессия, но вы этого не знаете». Мой врач не осознавал, что неприятный аффект может иметь физическую причину, в моем случае причиной, вероятно, был недостаток сна из-за работы в лаборатории с сотней людей, работы допоздна над этой книгой и наличия дочери-подростка, плюс маленькая причина под названием менопауза (я выдала ему объяснение интероцепции и телесных ресурсов). Но вот что важно: если бы он просто диагностировал депрессию, он бы мог на самом деле взрастить в тот момент у меня ощущение депрессии. В самом деле, я была утомленной, и, вероятно, у меня было какое-то воспаление из-за своего рода хронического стресса. Если бы я не сопротивлялась, я могла бы уйти с рецептом на антидепрессанты и убеждением, что в моей жизни что-то всерьез неладно или что я не могу справиться. Такое убеждение, может быть, ухудшило бы нарушенный бюджет моего тела, если б я начала искать проблемы в своей жизни… вы всегда можете найти что-нибудь, если ищете. Вместо этого мы с врачом раскрыли проблему управления телесными ресурсами и поискали способы справиться с ней. Мой доктор не осознавал этого, но он совместно со мной конструировал мой опыт. Он хотел сконструировать одну социальную реальность, а я — другую.