Константин Платонов - Психология религии.

Я помню, как меня удивил во второй половине 30-х годов очень опытный летчик, который недовольно поморщился, увидев, что, надевая перед полетом перчатки, я сначала надел левую, а не правую. Это, оказывается, он считал плохой приметой.

Опасности войны усиливают суеверия. На фронте мне пришлось встречать немало суеверных людей. Фотокорреспонденты газет знали, что некоторые танкисты и летчики не любили, когда их фотографировали перед боевым заданием, и с удовольствием позировали перед объективом по возвращении. Другие всегда брились с вечера, так как бриться перед заданием также считалось дурной приметой.

Во время второй мировой войны среди американских и английских летчиков была распространена вера в «гремлинов» — злых духов, которые водились в самолетах и портили моторы или приборы. Известный американский художник и кинорежиссер Уолт Дисней даже посвятил гремлинам фильм.

В 1965 году, выступая по радио перед Днем физкультурника, олимпийская чемпионка, обладательница четырех золотых олимпийских медалей Лидия Скобликова честно заявила перед микрофоном, что она верит в хорошие и плохие приметы и перед соревнованием «боится спугнуть счастье».

Таким образом, суеверия не всегда связаны с образованием и общим развитием, даже с мировоззрением человека. Эмоциональные особенности людей разных профессий иногда больше влияют на появление суеверий, чем культурный уровень человека.

Я мало встречал таких обаятельных, культурных и внимательно следящих за всем происходящим в мире и вместе с тем таких неприхотливых людей, как эта моя больная.

А она была тяжело больна. Вот уже семь лет как она не могла заставить себя отойти хотя бы на два-три квартала от дома, пойти в театр, поехать на такси или троллейбусе. Она страдала неврозом навязчивого страха пространства, так называемой агарофобией.

Она понимала нелепость своего страха. Ей хотелось посмотреть в театре пьесы, о которых так много читала, поехать на дачу, — но стоило ей отойти от дома, ее охватывал бессознательный и мучительный страх. Удалось выяснить, что болезнь началась внезапно, когда однажды она, неподалеку от дома, почувствовала себя плохо. Все кончилось благополучно, но… испуг остался.

Эту больную трудно упрекнуть в суеверии. А вот другой случай.

На фронте я встретил летчика, который рассказал мне как врачу, что он испытывает мучительный и непонятный ему самому страх в полете на некоторых самолетах, управляемых им. Это могли быть самолеты разных типов, но обязательно с хвостовым номером семь.

— Хоть бы тринадцати боялся — было бы понятно, а почему семерки боюсь, сам не знаю. Семерка ведь хорошее число! — сказал он мне.

Это уже было похоже на суеверие, но при проверке также оказалось неврозом навязчивого страха. Причина невроза стала понятна, когда удалось выяснить, что летчик был сбит на самолете с хвостовым номером семь. Хотя он и забыл номер самолета, на котором чуть не погиб, подсознательно память зафиксировала и сохранила эту семерку и условно-рефлекторно связала ее с пережитым страхом.

У летчика, как и во всех случаях неврозов навязчивых состояний, в коре головного мозга образовался так называемый застойный очаг возбуждения.

Застойный очаг является физиологическим механизмом и многих суеверий. Знание этого механизма позволяет лучше понимать причины их возникновения.

А понимание причин позволяет находить лучшие способы борьбы с подобными суевериями, помогает скорее и радикальнее избавляться от них.

Ведь понять — это не значит оправдать!

— Изобретатели какие-то сумасшедшие, страдающие навязчивой идеей, — раздраженно сказал мне работник заводского бюро рационализации и изобретательства.

Сюда он попал по явному недоразумению. Он ничего не понимал в психологии изобретателей и мог принести делу только вред.

Застойный очаг возбуждения, заставляющий все время думать над решением технической задачи, у многих изобретателей действительно есть. Но те из них, о которых говорил незадачливый работник бюро рационализации и изобретательства и которые действительно докучали ему (я их знал!), имели не навязчивые, а так называемые сверхценные идеи.

В основе тех и других лежит застойный очаг возбуждения в коре головного мозга. Но между ними принципиальное различие, выражаемое формулой, которую любил повторять психиатр М.О. Гуревич:

— Человек борется за свою сверхценную идею, даже если ему доказывают ее ошибочность, но человек борется со своей навязчивой идеей, понимая ее ошибочность, но не имея сил ее побороть.

Предрассудок по своей психологической сути близок к сверхценной идее; суеверие — к навязчивой идее.

Бывают случаи, которые относятся либо только к суевериям, либо только к предрассудкам. Но очень часто, особенно у религиозных и малокультурных людей, суеверия тесно переплетаются с предрассудками.

Предрассудки больше относятся к религиозной идеологии, а суеверия — больше к религиозной психологии. С предрассудками надо бороться путем разъяснения и убеждения, а в суевериях переубедить нелегко. Они связаны ведь не с мыслями, а с эмоциями, эмоции же трудно снимаются словом, а легче вытесняются другими эмоциями. Попробуйте рассердившегося человека рассмешить, и гнев его пройдет.

Потому с суевериями надо бороться с помощью вытесняющих их эмоций. А если бороться словом — то не холодным и сухим, а вызывающим эмоции.

В студенческой компании возник разговор о предрассудках.

— Предрассудок — это любая привычная форма мышления, — утверждал психолог. — Это автоматизм мышления, непосредственно связанный с привычкой, а привычка — ведь это действие, выполнение которого стало потребностью. Вот почему предрассудки бывают и религиозные, и научные, и бытовые.

— Правильно, — сказал молодой литературовед, — ведь в штампе, как и в моде, а пожалуй, и в каждом догматическом подходе в искусстве, есть элемент предрассудка. И когда мы говорим «мещанский предрассудок», мы отмечаем только более отчетливо выраженные, некоторые свойственные последнему столетию предрассудки. А ведь убеждение, что в театр нельзя пойти в брюках немодного фасона, это тоже предрассудок того, для кого мода — его религия.

— Позвольте! — вскричал молодой лектор-атеист. — Религиозные предрассудки могут быть определены только как «вера в сверхъестественное», и по этому признаку они четко отделяются от всех других. И не будем их смешивать.

— Нечего сказать, четкое определение, — усмехнулся историк. — Известно, что Геродота греки называли лжецом за его «сверхъестественные» сведения, что где-то когда-то на земле вода становится твердой. А сам Геродот считал «сверхъестественным» в описании мореходов, что они в полдень видели солнце на севере. Выходит, что Геродот упрекал финикиян, плававших вокруг Африки, в религиозных предрассудках, а его современники упрекали в них же его?