Малкольм Гладуэлл - Гении и аутсайдеры [Почему одним все, а другим ничего?]

Так чего же все-таки недоставало группе С? Чего-то дорогостоящего, дефицитного, закодированного в ДНК или запрограммированного в извилинах мозга? Нет. Им недоставало того, что мы могли бы без труда обеспечить им, если бы знали, насколько велика эта потребность: им не хватало социального окружения, которое подготовило бы их к жизни во внешнем мире. Группа С бездарно растратила свой талант. Но этого могло бы и не случиться.

В настоящее время Крис Ланган проживает на коневодческой ферме в Миссури. Он переехал туда несколько лет назад, после женитьбы. Сейчас ему уже за 50, но выглядит он значительно моложе. У него все еще крепкое тело, мощный торс и могучие бицепсы. Волосы гладко зачесаны назад. Аккуратные, начавшие седеть усы. Глаза скрыты за стеклами темных очков-«авиаторов».

«Мой обычный день проходит примерно так: я встаю, варю кофе, усаживаюсь перед компьютером и принимаюсь работать над тем, что не закончил вчера, – рассказывает он. – Я обнаружил, что если оставить на ночь нерешенный вопрос, то перед сном мне нужно лишь как следует сосредоточиться и наутро ответ приходит сам собой. Иногда я могу четко его сформулировать, потому что вижу его во сне и запоминаю. А иногда просто чувствую его – начинаю печатать, и он сам выливается на страницу».

Крис только что закончил читать работы лингвиста Ноама Хомского. Его кабинет завален книгами. Он постоянно берет их в библиотеке. «Мне кажется, чем ближе к первоисточнику, тем лучше», – признается он.

Кажется, Ланган доволен своей жизнью. Он ухаживает за лошадьми, читает книги, у него есть любимая жена. Это совсем не то, что быть вышибалой в баре.

«Не думаю, что сыщется кто-то умнее меня, – продолжает он. – Мне ни разу не довелось встретить никого, похожего на меня. Мой ум открыт для новых возможностей. Если кто-то бросит мне вызов: думаю, я умнее вас, – уверен, я его уделаю».

Его слова похожи на хвастовство. Но нет. Это всего лишь попытка защитить себя. Он работает несколько десятилетий – но почти ни один его труд так и не был опубликован и тем более не был прочитан ни физиками, ни математиками, ни философами, которые могли бы оценить его значимость. Этому человеку, наделенному редким умом – такой встречается один на миллиард, – не удалось изменить мир. Он не выступает на научных конференциях. Не читает студентам лекции в уютных аудиториях Нью-Хейвена [10]. Он живет в покосившемся домике на коневодческой ферме в Северном Миссури, сидит на заднем дворе в джинсах и футболке и прекрасно знает, как это выглядит со стороны: величайший парадокс гения Криса Лангана.

«Я не донимал популярных издателей, как должен был бы, – подводит он итог. – Не теребил их, не названивал, не искал агента. В этом и причина. Я никогда этого не делал, и мне это не интересно».

Это признание поражения. Все происходящее за пределами его разума приносило ему сплошные разочарования. Он понимал, что должен был лучше разобраться в устройстве внешнего мира, но не знал, как это сделать. Он даже не смог толком поговорить с преподавателем по математическому анализу! Зато другие, пусть и не обладавшие таким выдающимся умом, с подобными задачами справлялись шутя. Все потому, что было кому помочь им. У Криса Лангана помощников не было. Это не оправдание, это факт. Ему пришлось прокладывать себе путь в одиночку, но ведь в одиночку никто не добивается успеха – ни рок-звезды, ни профессиональные спортсмены, ни компьютерные миллиардеры, ни даже гении.

Джо Флом – управляющий партнер юридической фирмы Skadden, Arps, Slate, Meagher & Flom, последний ныне живущий из тех, чьими именами названа компания. Он занимает угловой офис на одном из верхних этажей небоскреба «Конде Наст билдинг» на Манхэттене. Это невысокий, немного сутулый мужчина с крупной головой и оттопыренными ушами. Маленькие голубые глазки прячутся за стеклами больших очков. Сейчас он довольно строен, но в молодости отличался невероятной тучностью. Ходит Джо Флом вразвалку, говорит невнятно, думая о чем-то, рисует каракули. Когда он проходит по коридорам фирмы, все вокруг замолкают.

Его детство пришлось на период Великой депрессии. Семья жила в бруклинском Боро-парке. Его родители были евреями-иммигрантами из Восточной Европы. Отец, Исадор, бывший профсоюзный организатор в швейной промышленности, зарабатывал на жизнь пошивом «плечиков» для женских платьев. Мать занималась сдельной работой – изготавливала на дому аппликации. Семья жила в бедности и часто переезжала с места на место. В те времена по закону домовладелец не должен был взимать плату за первые три месяца проживания. Без этого семейство Фломов не смогло бы сводить концы с концами.

В средней школе Флом успешно сдал экзамены в престижную государственную школу Таунсенда Харриса на Лексингтон-авеню на Манхэттене. За сорок лет существования ее окончили три будущих лауреата Нобелевской премии, шесть – Пулитцеровской премии и один будущий судья Верховного суда, не говоря уже о Джордже Гершвине и Джонасе Солке, создателе вакцины против полиомиелита. По утрам мать давала Флому десять центов на завтрак – этого хватало на три пончика, апельсиновый сок и кофе в киоске Nedick’s. После школы мальчик вез ручную тележку в Швейный квартал. Два года он отучился на вечерних курсах в Городском колледже в Северном Манхэттене, подрабатывая днем, чтобы прокормиться, потом записался в армию, вскоре уволился и подал документы в Гарвардскую школу права.

«Я хотел заниматься юриспруденцией с шести лет», – говорит Флом. Он так и не получил диплома колледжа, но в Гарвард его все-таки приняли. «Почему? Я написал им письмо, в котором объяснил, почему я позарез им нужен», – объясняет Флом с присущей ему лаконичностью. Учась в Гарварде – это был конец 1940‑х гг., – он никогда ничего не записывал. «На первом курсе мы все, как идиоты, старательно вели записи, потом составляли план записанного, потом делали выжимки из плана, а затем переписывали все еще раз на тонкой лощеной бумаге, лежащей поверх второго листа, – вспоминает Чарльз Хаар, сокурсник Флома. – Распространенный метод запоминания прецедентов. Все, но только не Джо. Он ничего подобного не делал. Зато он обладал тем качеством, которое мы называем “мышлением юриста”, – удивительной рассудительностью».

Джо заслужил титул «ходячей юридической энциклопедии» – честь, которой удостаивались лучшие студенты курса. Во время «сезона трудоустройства» – рождественских каникул на втором курсе – он ездил в Нью-Йорк на собеседования в крупные юридические компании. «Я был несуразным, неуклюжим толстым юнцом и чувствовал себя жутко неуютно, – вспоминает Флом. – На работу не устроились только я да еще один парень. И вдруг однажды мой профессор рассказал, что какие-то ребята открывают фирму. Я отправился к ним, а они то и дело повторяли, как рискованно открывать фирму, у которой нет клиентов. Чем больше они говорили, тем сильнее мне нравились. И я решил, какого черта! Надо рискнуть. Им пришлось наскрести 3600 долларов в год – начальное жалованье». Сперва там были только Маршалл Скадден, Лесли Арпс – их кандидатуры на должность партнеров отклонила одна очень крупная юридическая фирма с Уолл-стрит – и Джон Слейт, работавший на Pan American Airlines. Флом стал их помощником. У них был крошечный офис из нескольких комнатушек на верхнем этаже здания компании Lehman Brothers на Уолл-стрит. «На каком праве мы специализировались? – смеется Флом. – На том, что стучалось в двери!»