Карлос Гонсалес - Целуйте меня! Как воспитывать детей с любовью

Можно позволять детям забираться в свою кровать по утрам, чтобы их обняли – «при условии, что это не смущает никого из родителей, возбуждая сексуальные чувства». Причем возбуждение это он приписывает «сексуальному заигрыванию» со стороны детей. Никому это не кажется полным извращением? Первое, что человеку приходит в голову, когда он видит ребенка, забирающегося в кровать к родителям, чтобы поцеловать их или попрыгать на матрасе, – это что родители могут испытать от этого сексуальные чувства, притом по вине самого малыша. И при этом во многих других обыденных, но, на первый взгляд, менее невинных ситуациях никто ничего подобного не подозревает. Вы ни в одной книге не найдете предостережений типа: Можете посетить пляж при условии, что полуголые люди не возбудят у вас сексуальных чувств» или «Конечно, пользоваться общественным транспортом экологичнее, чем автомобилем, но прежде чем спускаться в метро или садиться в автобус, спросите себя: быть может на самом деле вы делаете этого только для того, чтобы к кому-нибудь там прижаться?»

Не очень жалует доктор Спок и тех, кто берет детей на руки и уделяет им слишком много внимания. Он убежден в том, что достаточно делать это, когда вынимаешь ребенка по утрам из кроватки, и что слишком много внимания может испортить младенца.

Все это не слишком-то отличается от того, что пишут другие эксперты – и в прошлом, и сейчас. Отдельный раздел в этой главе я уделил доктору Споку не потому, что он хуже всех прочих, но чтобы развеять миф о том, что он советует относиться к детям как можно мягче, в чем многие родители уверены. Если совет укладывать ребенка спать отдельно и почти никогда но брать его на руки – вседозволенность, что же тогда должно считаться строгостью?

Родителям обычно советуют, приняв решение, никогда не идти на попятную. Стоит один раз поддаться ребенку, и потом всю жизнь придется ему поддаваться. Он больше не будет вас уважать. Ни при каких обстоятельствах нельзя прислушиваться к его возражениям или опускаться до того, чтобы оправдывать свое право отдавать приказы.

По логике авторов этого мифа, отец, уступающий закатывающему истерику ребенку, – плохой родитель, слабовольное, жалкое существо, делающее хуже самому же себе, а уж ребенку и подавно, потому что показывает тому, что криками можно добиться своего. Отец, поддающийся на крики ребенка, подобен – с чем бы это сравнить? – работодателю, поддающемуся на требования забастовщиков, или правительству, вступающему в переговоры с демонстрантами.

Нет, конечно же, нет. Работодатели обязаны прислушиваться к справедливым требованиям сотрудников, и правительства обязаны внимать гласу народа, выраженному в освященном законом праве на публичное выражение протеста. Правительство, которое ни разу не поддавалось, ни разу не отменяло своих решений, никогда не вступало в переговоры и не прислушивалось к требованиям демонстрантов, было бы антидемократической неэффективной диктатурой. Во всем мире наибольшей лояльностью и уважением граждан пользуются именно те правительства, которые умеют вести переговоры, прислушиваться к мнению несогласных и идти на компромисс, тогда как наибольшему риску оказаться свергнутыми всегда подвергаются именно наиболее жесткие лидеры, у которых, кажется, всё и всегда под контролем.

Так почему же с детьми все должно быть иначе? Почему то, что в политике считается тиранией и авторитаризмом, в родительстве считается добродетелью?

Фернанд Николай 72со знанием дела описывал, насколько опасно поддаваться на уговоры детей:

– Мам, можно мне абрикос?

– Да что ты такое говоришь, девочка моя! В своем ли ты уме? Ты же еще не выздоровела, и доктор строго-настрого сказал: никаких фруктов. Так что забудь об этом.

Девочка протестует.

– Протестовать бессмысленно! Я же сказала: нет. Ты меня услышала?

Ребенок начинает протестовать громче, и тон матери меняется: она смягчается.

– Но, дорогая моя, ты же не хочешь и дальше продолжать болеть, ведь так? Поверь мне, вреднее фруктов летом ничего нет!

Сцена продолжается, в дело идет шантаж, игра на эмоциях и крики – с обеих сторон; мать соглашается на половину абрикоса, ребенок хочет весь, наконец мать соглашается отдать ей весь абрикос:

– На, держи свой чертов абрикос; ну что, достаточно, или тебе два, три хочется? Да хоть всю корзинку съешь, мне без разницы. Надеюсь, ты лопнешь, и поделом тебе!

Современному глазу ничего не кажется странным? По мне, так сразу несколько моментов: что за болезнь, при которой нельзя есть абрикосы? И что такого в том, чтобы есть фрукты летом? Они что, все лето без фруктов живут?

Автор пытался описать «ужасные» последствия отсутствия дисциплины: мать, которая неспособна поддержать свой авторитет, девочку, которая добивается своего. В наши дни большинство согласилось бы с общей идеей, хотя конкретный пример наверняка выглядел бы ровно наоборот:

– Давай, ешь фрукты, ты же знаешь, доктор сказал, они очень полезные и в них много витаминов.

– Я не хочу!

– Ладно, не хочешь, не ешь. Вот выпадут у тебя все зубы или ослепнешь – поделом тебе будет!

Поскольку две эти матери говорят диаметрально противоположное, как минимум одна из них обязана заблуждаться. Может, они и обе неправы. Но во имя какого принципа морали или педагогики могут эти родители навязывать ребенку свое мнение (даже тогда, когда они неправы), а сам он обязан им подчиняться (даже тогда, когда он прав)? Слепое подчинение старшим могло считаться логичным в XIX веке, но свободные граждане XXI века могли бы стремиться и к чему-то большему.

Мать из первого примера действительно совершает несколько ошибок, но речь вовсе не об уступке дочери. Первой ошибкой (за которую она, кстати, никакой ответственности нести не может, так как это была рекомендация врача) было вообразить, что ребенок может заболеть, если поест фруктов (современные матери совершают противоположную ошибку, также по вине врачей: думают, что дети заболеют, если не будут есть фрукты), вторая ошибка – что она не уступила девочке раньше. Конечно, следовало бы сказать, что она находилась под давлением авторитета врача, который предупредил ее об опасностях употребления в пищу абрикосов. Но в таком случае она вообще не должна была соглашаться. Если вы абсолютно уверены в том, будто что-то всерьез навредит вашему ребенку, нельзя согласиться на это, даже если тот устроит по этому поводу сто истерик. Разве вы позволите ребенку напиться хлорного отбеливателя или прыгнуть с балкона, лишь бы тот перестал плакать? Женщина эта поддалась на требования дочери не в надежде на то, что та, как она от злости выразилась, «лопнет», но именно потому, что знала, что ничего такого не произойдет. В глубине души она знала, что предупреждение о нешуточной опасности поедания фруктов в летнее время года было преувеличением и что риск (даже если таковой и присутствовал) был весьма незначителен. Так к чему же тогда была вся эта морока, если это не было вопросом жизни и смерти, если сам повод в конечном счете был ерундовым? Если вы думаете, что в данном случае можно согласиться с ребенком, делайте это как можно скорее и не провоцируйте споры.