Ирина Млодик - Карточный дом

Связь — это признание того, что ты мне важен, дорог и ценен, но я не управляю тобой всецело. Связь — это то, что очень нужно нам, но что может оказаться нестабильным, разорваться, потому что там, на другом конце нашей связи — Другой, и он может принимать свободные решения. И этот факт делает само нахождение с кем-то в связи для обычных людей — интересным, возбуждающим, всегда разным, приятно непредсказуемым, а для «пограничника» — невозможным, почти разрушающим, непереносимым.

Все потому, что у него нет никакой устойчивости и уверенности в своей способности переносить такие риски. Он в этом месте так и остался маленьким, зависимым ребенком. И потому ему нужны только гарантии. Только постоянство, гомеостаз. Любые перемены — это с трудом переносимый ужас. Ведь если другой — не повязанный со мной навсегда, а просто Другой, пусть даже хорошо сейчас ко мне расположенный, то строить с ним отношения, любить его, доверять ему без каких-то серьезных гарантий просто невозможно. О нем нужно знать все, а это станет возможным, только если он будет точно такой как я, по сути, будет мною.

Вспомним, в какой обстановке рос «пограничник», и нам станет понятно, почему он так устроен. В семье, в его первых важных близких отношениях все было не тем, чем оно было, взрослые вели себя непоследовательно, аффективно, говорилось одно, подразумевалось другое, делалось третье, ожидалось от него четвертое. Ребенок находился в постоянной угрозе потери собственного места в семье, самоуважения, психической и телесной целостности. Если ситуация в доме, реакции взрослых, все это могло за один день не раз поменяться с точностью до наоборот, то как он может быть другим? Любой новый важный близкий в его жизни, которому так трудно поверить, довериться, близкие отношения как таковые — для него страх бессознательного возврата, серьезный риск повторения того, что было.

Чтобы представить себе ужас ребенка, растущего в такой семье, вообразите себе: вы убегаете от людей, которые хотят вас убить, в последний момент вскакиваете в поезд, надежда на спасение так близка, но… поезд оказывается ненастоящим, картонным, и все разваливается у вас на глазах. Вы отстреливаетесь, но оружие оказывается игрушечным. Тогда стреляют в вас и ранят, вы лежите, истекая кровью, но вот, когда вы уже почти потеряли сознание и надежду, наконец появляются добрые люди и отвозят вас к врачам. Но оказывается, это не настоящие врачи, они те, кто продают органы, и сейчас вас разрежут и заберут все ваши внутренности, на вас уже вот-вот наложат маску для наркоза…

Страшно? Ну да, как в плохом голливудском кино. Но по ощущениям и снам, которые приносят мои клиенты, много похожего. Как после этого можно начать доверять кому-то или верить в то, что все окажется надежным, а мир не опасным?

Слияние как механизм во взрослом возрасте — это часто последствия слияния в семье с каким-то хорошим объектом против плохого. Бьющий, пьющий, «плохой» отец, и «хорошая», смиренная, добрая мама. К кому ребенок захочет быть ближе? Чем ярче поляризация персонажей, тем крепче слияние, тем сильнее лояльность к «хорошему» и отчетливее отвержение «плохого».

Если происходит разрыв и такой «плохой» персонаж уходит, выдавливается из семьи, то эти двое (например, мать и ребенок) все равно остаются в крепкой связке. Часто, если взрослый в такой семье не получает значительной психологической помощи, он может и не решиться на новые, более здоровые, удовлетворяющие его отношения, и тогда эти два человека продолжат жить в слиянии, как бы подкрепляя свою реальность: любой третий опасен и почти наверняка окажется «плохим», поэтому нужно держаться друг друга. Быть рядом, это хоть как-то спасает.

Когда ребенок вырастает и у него появляется пара, то этот новый близкий быстро оказывается либо таким же «плохим», как отец, либо очень зависимым и склонным к слиянию, как мать. А если не окажется, то его на это бессознательно сподвигнут. В ситуации погранично организованного взрослого он точно сделает из своих партнеров персонажей своего детства, даже если они будут этому сильно сопротивляться и показывать ему, что они совсем другие. Все потому, что выросший ребенок держится за ту свою реальность, и бессознательно не готов с ней расстаться. Даже если держаться за нее не в его интересах.

Для того чтобы научаться отделять персонажей своего детства от реальных партнеров, требуется не один сеанс психотерапии — даже людям, не обладающим пограничной организацией, а уж тем, у кого она есть, точно потребуется значительно больше времени.

Вы, наверное, замечали, что в детских сказках, все очень просто: хороший Иван-царевич, плохая Баба-Яга. Добро побеждает зло. Плохие всегда наказаны, хорошие — вознаграждены. Так детской психике проще воспринимать действительность — если иметь возможность делать все в свое время: в пять лет читать сказки, в десять — про Гарри Поттера, в тринадцать про приключения, в шестнадцать про любовь, а ближе к тридцати можно и графа нашего Толстого вместе с Достоевским про глубину русской души и экзистенциальные данности почитать. Способность воспринимать многозначность, нюансы, оттенки приобретается с возрастом. Возможность выдерживать противоречия, воспринимать объем, видеть структуру, принимать мир в его сложности, непостижимости и одновременно целостности, не упрощая без необходимости, — свойство взрослой условно здоровой психики.

Почему или, точнее, для чего «пограничникам» нужен механизм поляризации? Опять же для защиты, полагаю. Например, поляризация приводит к быстрой определенности, а для «пограничников» она очень важна. Вы наверняка замечали, что если в кино идет триллер и его смотрит маленький ребенок, то когда степень напряжения начинает значительно возрастать, он обязательно спросит: «Мам, а этот дядя какой: плохой или хороший?». Ответа он скорее всего не получит, потому что развязка в таком жанре обычно происходит в самом конце. В некоторых особо продвинутых фильмах невозможно даже в конце получить однозначный ответ на этот вопрос.

Естественное желание «пограничника» знать, кто плохой, а кто хороший, очень понятно. Потому что с «хорошими» нужно объединяться и бороться против «плохих». Самому ему «плохим» быть невыносимо и неприемлемо, «плохим» он не сможет выжить (если не выбран вариант депрессивного или криминального ухода), поэтому ему нужно быть «хорошим». И с ними же объединяться. Ему сложно видеть в пьющем отце человека, неспособного справляться с какими-то жизненными трудностями. Видеть в матери женщину, неспособную справиться с созависимостью, мазохизмом или гиперконтролем, тоже невыносимо и слишком страшно. Поэтому часто при обширной поддержке родственников происходит такое упрощение: папа «плохой» и с ним, его пьянством, нужно бороться, мама — «хорошая», ее нужно оберегать, жалеть и всячески ей помогать. И какая женщина откажется от такого выгодного результата поляризации? А какой мужчина это выдержит? И какой ребенок сможет разобраться в этих сложностях без посторонней помощи?