Регина Бретт - У Бога всегда есть работа для тебя. 50 уроков, которые помогут тебе открыть свой уникальный талант

Хэл стал писателем, гуру по торговым тренингам и международным оратором. Но живет он так же усердно, как работает. Может быть, даже усерднее. Пережив рак, он знает, что нет никаких гарантий на долгую жизнь, и поэтому живет по полной программе. Он играет в рок-группе, занимается аэрофотосъемкой и встречает закат в небе при любой возможности. Он на всю катушку использует момент «сейчас». Как он говорит, «ничто никогда не возвращается».

Как могла я отказать Хэлу? Когда мы с ним стояли на школьном футбольном поле, Хэл подбросил в воздух горсть травы, чтобы проверить ветер, ухмыльнулся и сказал: «Отличный вечерок для полетов».

Он распаковал радужный нейлоновый парашют, распутал веревки (всего лишь веревки!), прикрепил их к тележке, потом подал мне шлем.

– У тебя есть что-нибудь в передних карманах? – спросил он, не желая, чтобы во время полета что-то выпало и угодило в пропеллер. Я быстро выгрузила все содержимое карманов.

Не спрашивай, что нужно миру. Спроси, что делает тебя живым, – и делай это.

Я подтянула ремни на плечах, надела шлем и глубоко вдохнула. Хэл забрался на переднее сиденье, и мотопараплан поскакал по траве на трех маленьких резиновых колесах. И вот мы уже поднялись в воздух.

Хэл предупредил меня, что в первую минуту у меня может возникнуть ощущение «дезориентации». Я бы использовала слово «ужас». Но он был прав. Спустя минуту мое тело привыкло к свисту ветра, к тому чувству, что держаться не за что, но нечего и бояться.

Мы парили над пышными кронами деревьев, голубыми бассейнами, изумрудными прудами, бурыми спинами оленей, летя прямо к закатному солнцу. Когда мы мягко приземлились на траву, Хэл спросил:

– Ну как – чувствуешь?

Кто-нибудь назвал бы это приливом адреналина. Я думаю, что это нечто другое. Поток радости струился в каждой моей вене. Я готова спорить, что именно это та женщина-ковбой чувствовала при каждой поездке верхом. Она говорила репортерам, что никогда не бросит верховую езду: «Это у меня в крови».

Она говорила не о верховой езде. Она говорила о жизни.

Один из способов пришпорить свою жизнь – написать собственный некролог и воплотить его, пока ты еще жив. Именно это сделала Нэнси Ли Хиксон. Я никогда с ней не встречалась, но пожалела об этом после того, как прочла ее некролог, вышедший в газете «Плейн Дилер», где я работаю.

Она действительно написала свой собственный некролог и несколько раз редактировала его. В свои 65 лет Нэнси жила настолько полной жизнью, насколько это возможно. Она умерла на восходе солнца 30 июня 2009 года. Вот что она писала о своей жизни (и ее родственники говорили, что все это правда, до последнего слова):

Помимо того что она была матерью, не брала в рот ни капли спиртного и не питала особой любви к домашнему хозяйству, она часто добровольно выступала в роли омбудсмена, помогая подросткам из неблагополучных семей находить финансирование для колледжа. Она открывала двери своего дома для многих бедных детей, подготовив нескольких из них к успешной взрослой жизни, хоть им и не хотелось взрослеть.

Она насладилась долгой жизнью, полной приключений, о которых не принято говорить в обществе. Она признавалась, что успела побывать библиотечной служащей с бунтовщическим подростковым характером, бесталанной студенткой колледжа, жившей на стипендию, сбежавшей из дома хиппи, героической учительницей воскресной школы, предводительницей отряда герлскаутов, лектором, метким стрелком из винтовки, официанткой, женой (пару раз), сварщицей, художницей и писательницей.

Она была генеральным менеджером учебного центра по мероприятиям на свежем воздухе и жила в уединении в крохотной однокомнатной хижинке в национальном парке Куяхога Вэлли. Несмотря на отсутствие в ней лишнего пространства и обеденного стола, она часто устраивала праздничные обеды для друзей и родственников и ухитрялась рассаживать до 20 человек на своей кровати.

Последние 23 года она прожила на ферме Уинтер Спринг подле Дэнвиля, штат Огайо, где выстроила свой личный Стоунхендж, высадила и помогла спасти от исчезновения около 50 разновидностей старинных сортов яблонь. По отзывам знакомых, сидр и вино ее собственного изготовления валили дегустаторов с ног.

Она была другом бесчисленного множества бродячих собак, кошек, лошадей, а порой и коз. Она была неотвратимым кошмаром охотников и активисткой, часто защищавшей непопулярное, но правое дело. Короче говоря, она всем занималась с энтузиазмом, но ни в чем не достигла совершенства. Переехав в Дэнвиль, она мужественно сносила острое и разрушительное для здоровья расстройство и выдержала десятилетнюю битву с лимфомой, которая в конечном счете забрала ее жизнь.

Часто она не могла выйти из дома, но продолжала неустанно заниматься волонтерской работой и жертвовать свои ограниченные средства в пользу нуждающихся подростков округи. Их малые и большие успехи всегда веселили и бодрили ее. Вероятно, на сей раз их ждут общее сочувствие и большие пожертвования.

После перечисления ныне живущих родственников некролог Нэнси продолжался так: «Она долго была верным членом Американского союза защиты гражданских свобод, демократической партии и общества Менса – крупнейшей организации для людей с высоким уровнем интеллекта. Вместо того чтобы присылать цветы, пожалуйста, помолитесь о Конституции Соединенных Штатов».

Какая замечательная жизнь!

Это напомнило мне высказывание Говарда Турмана, который сказал: «Не спрашивай, что нужно миру. Спроси, что делает тебя живым, – и делай это. Потому что на самом деле этому миру нужны люди, которые стали живыми».

Что делает нас живыми?

Возможно, это не работа. Возможно, это все остальное, что ее окружает.

Моя дочь вышла замуж за мужчину, который вырос в семье с 63 братьями и сестрами.

У его родителей, Элси и Кевин Салливэн, родилось трое своих детей, но они стали воспитателями 60 малышей.

Они сделали своей профессией любовь к детям других людей. Они стали «экстренными» приемными родителями для младенцев, которых забирали у родителей из-за насилия, небрежения или по медицинским показаниям. Я даже не могу себе представить, сколько подгузников им пришлось поменять, сколько провести кормлений и сколько раз сбивать температуру. Живя в этом доме, мой зять получил докторскую степень в науке любви.

Как-то раз я брала интервью у мальчика, который хотел, чтобы его усыновили. После разговора с Морисом в моем сердце осталась незаживающая рана. Я познакомилась с ним много лет назад, когда ему было двенадцать, и в то время на надежду у него почти не осталось сил. Он понимал, что его детство заканчивается. Он знал, что большинство людей хотят усыновить младенца или совсем маленького ребенка. И все же он был вне себя от волнения, когда его фотография появилась в «Плейн Дилер» вместе со статьей под заголовком «Ребенок ждет». Его личное объявление о поиске новых родителей описывало его как умного, творческого, художественного склада мальчика, живущего в интернате после перенесенного насилия и неблагополучия в семье. В то время он хотел стать первым чернокожим президентом Соединенных Штатов.