Пётр Успенский - В поисках чудесного (Фрагменты неизвестного учения)

"Существует лишь одна вещь, несовместимая с работой, "профессиональный оккультизм", иными словами, профессиональное шарлатанство. Все эти спириты, целители, ясновидящие и так далее, даже люди, тесно с ними связанные, все они для нас не годятся. Вы должны помнить это и следить за тем, чтобы не говорить с ними много, потому что всё, чему они научатся от вас, они употребят для своих целей, т.е. для того, чтобы дурачить других.

"Есть и другие категории людей, непригодных для нас; но мы поговорим о них. позднее. А сейчас запомните одно: человек должен быть разочарован в обычных путях; в то же время он должен созреть для идеи о том, что где-то может существовать нечто. Когда вы заговорите с таким человеком, он, возможно, распознает привкус истины в ваших словах, какими бы неуклюжими они ни были. Но если вы станете говорить с человеком, который убеждён в чём-то другом, всё, что вы ему скажете, покажется ему абсурдом, и он ни за что не выслушает вас серьёзно. Поэтому не стоит тратить на него время. Эта система - для тех, кто уже искал и испепелил себя. Те, кто не искал и не ищет, в ней не нуждаются; не нуждаются в ней и те, кто не испепелил себя."

- Но люди обычно начинают с другого, - сказал один из нашей компаний. - Они спрашивают, допускаем ли мы существование эфира, или каковы наши взгляды на эволюцию, или почему мы отрицаем прогресс, или почему мы не считаем, что люди могут и должны организовать жизнь на принципах справедливости и общего блага - и всё в таком же духе.

- Все вопросы хороши, - сказал Гурджиев, - и вы можете начинать с любого, если только он задан искренне. Я имею ввиду следующее: вопрос об эфире, о прогрессе, об общем благе человек может задать просто для того, чтобы что-то сказать или повторить то, что говорил кто-то другой, или то, что он прочел в какой-нибудь книжке; однако он может задать этот вопрос и потому, что он его мучит. В том случае, если этот вопрос является для него болезненным, вы сможете дать ему ответ, сможете привести к системе через какую угодно проблему. Необходимо только, чтобы вопрос был для него болезненным.

Наши беседы о людях, которые могли бы заинтересоваться системой и были бы способны работать, невольно привели нас к оценке своих друзей с совершенно новой точки зрения. В этом отношении мы все испытали разочарование. Даже до того, как Гурджиев попросил нас поговорить о системе с друзьями, мы. конечно, уже пытались так или иначе поговорить об этом, по крайней мере, с самыми близкими из них. И в большинстве случаев наш энтузиазм по отношению к идеям системы встретил довольно холодный приём. Нас не понимали; идеи, казавшиеся нам новыми и оригинальными, представлялись нашим друзьям старыми и скучными, никуда не ведущими, даже отталкивающими. Это невероятно нас удивляло. Мы поражались тому, что люди, к которым мы чувствовали внутреннюю близость, с которыми когда-то могли разговаривать обо всём на свете и у которых находили отклик на наши проблемы, оказались не в состоянии увидеть то, что увидели мы; и прежде всего нас поразило то, что они усмотрели во всём этом нечто совершенно противоположное нам. Должен сказать о своих личных переживаниях: всё это. произвело на меня весьма необычное, даже болезненное впечатление. Я имею в виду то, что заставить людей понять нас оказалось абсолютно невозможным. Конечно, мы привыкли к этому в обыденной жизни, в области каждодневных проблем; известно, что люди, испытывающие к нам в глубине души вражду, люди с узкими взглядами, неспособные мыслить, могут понять нас неправильно, исказить и извратить всё, что мы говорим, приписать нам мысли, которых у нас никогда не было, слова, которых мы не произносили, и так далее. Но теперь, когда мы увидели, что именно так поступают люди, которых мы привыкли считать людьми нашего круга, с кем мы провели очень много времени, которые раньше, казалось, понимали нас лучше, нежели кто-либо другой, - это произвело на нас удручающее впечатление. Конечно, подобные случаи были исключением; в большинстве своём друзья просто оставались равнодушными, и все попытки заразить их нашим интересом к системе Гурджиева ни к чему не привели. А иногда мы сами производили на них любопытное впечатление. Не помню, кто первый заметил, что наши друзья стали находить, что мы начинаем меняться к худшему, стали менее интересными, чем прежде; нам говорили, что мы становимся бесцветными, как бы увядаем, теряем свою былую непосредственность И восприимчивость, превращаемся в "машины", перестаём оригинально мыслить и чувствовать, а просто повторяем, как попугаи, то, что слышим от Гурджиева.

Гурджиев много смеялся, когда мы рассказывали ему обо всём.

- Подождите, будет ещё и хуже, - сказал он. - Понимаете ли вы, что это в действительности значит? Это значит, что вы перестали лгать; по крайней мере, вы не в состоянии лгать так интересно, как раньше. Интересным человеком считается тот, кто хорошо лжёт. А вы начали стыдиться лжи. Вы уже способны признаться себе в том, что существует нечто, чего вы не знаете или не понимаете, и вы не способны разговаривать так, будто знаете всё обо всём. Это и значит, что вы стали менее интересными и менее оригинальными и, как они говорят, менее восприимчивыми. Так что теперь вы сможете увидеть, какого сорта люди ваши друзья. Со своей стороны, они жалеют вас. По-своему, они правы. Вы уже начали умирать. (Он подчеркнул это слово.) До полной смерти ещё далеко, однако некоторое количество глупости из вас уже вышло. Вы уже не в состоянии обманывать себя столь искренне, как делали это раньше. Теперь вы почувствовали вкус истины.

- Почему же мне иногда кажется, что я совершенно ничего не понимаю? спросил один из присутствующих. Раньше я думал, что хоть иногда что-то понимаю, а теперь вижу, что не понимаю ничего.

- Это значит, что вы начали понимать, - сказал Гурджиев. - Когда вы не понимали ничего, вы думали, что понимаете всё, во всяком случае, что способны понять всё. Теперь, когда вы начали понимать, вы думаете, что ничего не понимаете. Это пришло к вам потому, что до сей поры вкус понимания был вам неизвестен. И сейчас этот вкус понимания кажется вам отсутствием понимания.

Во время бесед мы часто возвращались к тому новому впечатлению, которое мы производим на друзей и которое они производят на нас. И мы начали понимать, что подобные идеи более, чем что-либо другое, способны объединять или разъединять людей.

Однажды у нас состоялся долгий и интересный разговор о "типах". Гурджиев повторил всё, что он говорил об этом раньше, со многими добавлениями и указаниями для личной работы.

- Каждый из вас, - сказал он, - встречал, вероятно, в своей жизни людей одного и того же типа. Такие люди часто даже внешне похожи друг на друга, и их внутренние реакции совершенно одинаковы. То. что нравится одному, понравится и другому; что не нравится одному, не понравится другому. Вы должны помнить о таких случаях, потому что только встречаясь с типами, сможете изучать науку о типах. Другого метода нет. Всё прочее воображение. Вы должны понять, что в тех условиях, в которых вы живёте, невозможно встретить больше шести-семи типов, хотя в жизни существует большее число основных типов. Остальное - это их сочетания.