Оливер Сакс - Зримые голоса

В настоящее время существует весьма значительная по объему и довольно противоречивая литература, посвященная характеру когнитивных функций у глухих. Спор идет о том, существует ли в действительности «глухой разум». Существуют определенные данные в пользу того, что повышенная зрительная наблюдательность предрасполагает глухих к специфически «зрительным» (или логико-пространственным) формам мышления и памяти. Так, сталкиваясь со сложными проблемами, требующими нескольких стадий решения, глухие выстраивают проблемы и свои гипотезы в логическом пространстве, в то время как слышащие выстраивают их во временном (или «слуховом») порядке (см., например: Белмонт, Кархмер и Бург , 1983).

С культурологической точки зрения понятно, что глухая ментальность, в том смысле, в какой мы говорим о еврейской или японской ментальности, отличается от других особой чувствительностью, образностью, перспективами и убеждениями, верованиями. Но, говоря о еврейской или японской ментальности, мы не имеем в виду какую-то основополагающую неврологическую разницу между ними, в то время как такая разница существует в отношении ментальности глухих. Есть очень много глухих инженеров, архитекторов и математиков, обладающих повышенными способностями к графическим изображениям и к объемному, трехмерному, мышлению, мысленному представлению трехмерных трансформ и к построению сложных топологических и абстрактных пространств. Вероятно, эти способности обусловлены неврологической предрасположенностью, нейропсихологической и когнитивной структурой ментальности глухих.

Слышащие дети глухих родителей, первым языком которых становится язык жестов, демонстрируют поразительное усиление зрительных способностей, несмотря на то что превосходно слышат. Таких детей можно назвать не только «билингвами», но и «бименталами» в том смысле, что им доступны различные способы ментальной обработки информации. Определенно многие из них могут сказать о «переключении» не только с устного языка на язык жестов, но и с одного способа мышления на другой в зависимости от своего желания или удобства. Некоторые, как, например, Дебора Х., переключаются с одного способа на другой в зависимости от потребностей мышления. Было бы очень интересно и дальше исследовать этот феномен, чтобы понять, например, соответствует ли такое «переключение» одновременному смещению нейрофизиологических функций в головном мозге – от слухового модуса к зрительному и наоборот.

Пойзнер, Клима и Беллуджи , 1987, с. 206.

Эта дихотомия напоминает брюнеровское разделение на «повествовательное» и «парадигматическое», каковые характеристики он считает основополагающими для мышления (см.: Брюнер , 1986). Есть искушение рассматривать повествовательное мышление как функцию правого полушария, а парадигматическое – как функцию левого полушария. У детей с задержкой умственного развития может быть замечательно развита способность к повествовательному языку и мышлению, но на фоне значительных нарушений парадигматического языка и мышления (см.: Сакс , 1985).

Представляется, что этот феномен представлен языком Дженни, который обладает бедным синтаксисом, но относительно богатой лексикой:

«Язык Дженни напоминает правополушарный язык. Тесты по дихотическому прослушиванию звуковых стимулов подтверждают, что ее язык действительно является правополушарным. Следовательно, случай Дженни указывает на то, что по прошествии “критического периода” левое полушарие утрачивает способность к усвоению языка и правое полушарие берет на себя доминирование и функцию усвоения и представления языка» ( Кертис , 1977, с. 216).

См.: Шлезингер , 1987.

Недавно в графстве Принс-Джордж, штат Мэриленд, был проведен образовательный эксперимент: преподавание языка жестов в детских садах и первых классах школ для слышащих детей. Дети охотно и легко усваивали язык; при этом у них улучшалась способность к чтению и легче усваивались и другие навыки. Вероятно, более легкое обучение чтению, улучшение способности к распознаванию форм слов и букв идут рука об руку с развитием пространственно-аналитических способностей, которые развиваются при обучении языку жестов.

Даже взрослые (слышащие) люди, приступая к изучению языка жестов, начинают замечать происходящие в них изменения: появляется предрасположенность к более живым визуальным описаниям, улучшение способности к зрительному воображению, а зачастую и улучшение телесной экспрессии. Было бы интересно посмотреть, происходит ли у таких взрослых людей такое же усиление вызванных зрительных потенциалов, какие Невилль обнаружила у слышащих, обучавшихся языку жестов с самого рождения.

Интересно также, что не выявлена отчетливая корреляция между способностями к изучению разговорных языков и языка жестов. Некоторые полиглоты ужасаются «трудности» языка жестов, и в то же время люди, подчас считавшие себя неспособными к усвоению иностранных языков, находят язык жестов удивительно «легким». Эта разница может быть отражением различий в зрительных способностях и не имеет ничего общего с интеллектом или с лингвистическими способностями как таковыми. Основные зрительные способности у взрослых имеют ограниченный ресурс дальнейшего развития, в то время как раннее обучение может значительно их усилить у всех нас.

Исследования Ньюпорт и Супаллы обсуждаются у Раймера ( Раймер , 1988).

Супалла ; материал готовится к печати.

Здесь надо особо отметить, что ни один язык жестов не может считаться «примитивным» в сравнении с любым другим таким языком (так же как ни один из современных разговорных языков не может считаться более примитивным, чем любой другой). Иногда, правда, создается впечатление, что американский язык жестов является пока самым лучшим среди подобных в мире – он лучше организован, очень богат, наиболее выразителен и т. д. Такое отношение привело к возникновению своеобразного американского жестового «империализма» (это зачастую приводит к тому, что роль многих периферийных языков жестов принижается и они даже заменяются американским языком жестов). Но это иерархическая концепция. На самом деле все языки – жестовые и разговорные, не важно, насколько они стары, не важно, насколько мал или велик географический ареал их распространения, – располагают одинаковыми возможностями, и ни один из них не может считаться «примитивным» или «ущербным». Так, например, британский язык жестов полностью эквивалентен американскому; ирландский ничем не уступает им обоим. То же самое касается исландского языка жестов, несмотря на то что в Исландии насчитывается всего семьдесят глухих людей.