Оливер Сакс - Глаз разума

Мое знакомство со стереоскопической Сью и ее лирически окрашенный восторг по поводу обретения стереоскопического зрения после пожизненного пребывания в плоском монокулярном мире заставили меня еще больше ценить дар стереоскопии. Я много занимался феноменом стереоскопического зрения в 2004—2005 годах и постоянно думал о нем, переписываясь со Сью.

Потом, в июне 2007 года, когда меланома вползла в мое желтое пятно и ее пришлось уничтожать лазером, я потерял центральное зрение правого глаза, а вместе с ним и способность к стереоскопическому зрению. Внезапное уплощение и оскудение мира, которое я переживал, закрывая один глаз, стало теперь моим неизменным спутником. Надо сказать, что некоторые люди изначально обладают ослабленным стереоскопическим зрением, редко пользуются бинокулярным зрением, а поэтому иногда просто не замечают потери стереоскопического восприятия. Моя ситуация была другая. Стереоскопия играла важную роль в моей жизни, и ее утрата оказала глубокое воздействие на многие аспекты жизни, начиная с практических трудностей в обыденной жизни и заканчивая крушением прежней концепции «пространства». Изменения оказались такими глубокими, что мне потребовалось время, чтобы осознать их последствия.

Стереоскопия очень важна прежде всего при рассматривании близко расположенных предметов, и именно с этим были связаны мои первые проблемы – иногда комические, иногда опасные. Например, если я на званом вечере протягивал руку за бутербродом, то мог промахнуться мимо цели дюймов на шесть или больше. Один раз я облил вином друга, так как промахнулся мимо бокала почти на целый фут.

Хуже было то, что я перестал различать ступени и бордюры и постоянно оступался и спотыкался. Если не было теней или других вспомогательных признаков, то я видел ступени как параллельные линии, нанесенные на горизонтальную плоскость, и не понимал, поднимается эта лестница вверх или опускается вниз. Особенным коварством отличаются лестницы, о которых ты не подозреваешь – например, ступеньки в подъездах или лестницы, ведущие из комнаты в комнату в незнакомых домах (часто у таких лестниц нет перил, что еще больше сбивает меня с толку). Спуск по лестничному пролету превратился для меня в опасное приключение, и мне приходится, спускаясь, нащупывать ногой каждую следующую ступеньку. Если все остальные чувства, а также здравый смысл, подсказывают мне, что передо мной ступенька, но глаза говорят, что ее нет, я теряюсь и останавливаюсь. После некоторой паузы я все же решаюсь довериться тактильному ощущению стопы, но визуальная привычка делает этот выбор нелегким.

Все эти переживания (как и многие другие, испытанные мной за последние два года) заставили меня вспомнить опубликованную в 1884 году книгу Эдвина Эбботта «Страна плоскатиков», в которой описаны обитатели двухмерного мира, которые и сами были двухмерными геометрическими фигурами. Иногда эти существа сталкивались со странными спонтанными изменениями внешнего вида предметов, и изменения эти можно было объяснить, – как утверждали их ученые, – только постулировав существование трехмерных предметов, движущихся в трехмерном пространстве и выглядящих как проекции при пересечении плоскости страны. Так плоскатики пришли к заключению о существовании трехмерного пространства, видеть которое они были не в состоянии. Может, это слишком натянутая аналогия, но она всегда приходит мне в голову, когда я пытаюсь оценить глубину пространства, невзирая на то что моим глазам оно представляется абсолютно плоским.

Парадоксально, но я утратил чувство страха высоты. Обычно я пугался и испытывал тревогу, когда смотрел из окна высокого дома на улицы внизу. Когда я жил вблизи каньона Топанга, то никогда не подходил к краю дороги, вившейся вдоль каньона. От одной мысли о возможном падении меня начинала пробирать дрожь. Но теперь, когда я лишился восприятия глубины, я могу с полным безразличием смотреть вниз с любой высоты.

Иногда у меня бывают ложно-стереоскопические восприятия. Например, такой плоский предмет, как лежащая на полу газета, может показаться мне висящим в воздухе. Открывая дверь, я иногда принимаю лежащий у порога коврик за стол и в недоумении останавливаюсь. Иногда, когда я вижу нарисованные на асфальте горизонтальные линии, мне кажется, что это ступени, коврик или еще какая-то рельефная штука. Является ли ее граница ступенькой или нет? Всякий раз я вынужден останавливаться и щупать препятствие ногой. Я редко испытывал такие затруднения, пока пользовался обоими глазами – ибо стереоскопия позволяет мгновенно разбираться в таких ситуациях, где монокулярные признаки могут оказаться двусмысленными и обманчивыми.

Переход улиц, подъем и спуск по ступенькам, просто прогулки – все, что раньше не требовало никакого специального внимания, требует теперь постоянной осторожности и осмотрительности. Люди такие, как Сью, прожившие большую часть жизни без стереоскопического зрения, могут легко адаптироваться к подобным трудностям, но человеку, который, как я, всегда полагался только на бинокулярное зрение, исключительно тяжело ориентироваться в мире без помощи двух глаз.

Каждое утро я просыпаюсь в мире, где все вещи беспорядочно навалены друг на друга. Я не вижу пространства, не вижу промежутков между вещами.

Раньше мне нравилось любоваться лампочками на рождественских елках – это были мерцающие островки света, подвешенные в воздухе. Теперь я вижу диск, заполненный огоньками, диск, такой же плоский, как карта звездного неба. Приходя в ботанический сад, я не могу больше любоваться – как раньше – на плотную листву деревьев и кустарников, состоящую из слоев, расположенных друг над другом. Теперь листва выглядит для меня как хаотический плоский конгломерат.

Я перестал воспринимать свое отражение в зеркале как расположенное на каком-то расстоянии за ним. Теперь мне кажется, что оно находится на поверхности зеркала. Заметив в зеркале пятна на своей одежде, я безуспешно пытаюсь их отчистить и только после этого начинаю понимать, что это пятна на поверхности самого зеркала. Приблизительно то же самое произошло как-то в феврале, когда мне показалось, что снег идет у меня на кухне, потому что то, что я видел за оконным стеклом, казалось расположенным ничуть не дальше, чем то, что я видел по эту сторону стекла 64.

Несмотря на то что по большей части я просто ненавижу произошедшее уплощение всего и вся и постоянно жалуюсь на утрату бинокулярного зрения, порой мне нравится мой двухмерный мир. В такие моменты я рассматриваю комнату, тихую улицу или накрытый стол, как натюрморт, как красивую визуальную композицию, как ее может увидеть художник или фотограф, вынужденно ограниченный плоскостью картины или фотографии. Более того, я нахожу теперь неизвестное мне ранее удовольствие в рассматривании картин или фотографий, поскольку могу лучше оценить искусство композиции. Они сделались для меня в каком-то смысле красивее, хотя больше не дают мне даже иллюзии глубины.