Мэтт Ридли - Происхождение альтруизма и добродетели. От инстинктов к сотрудничеству

И все же, мы, люди — вид, изначально обитавший на травянистых территориях. Мы появились в африканской саванне и до сих пор стараемся воссоздать ее везде, куда только ни ступает наша нога. Парки, лужайки, сады, фермы — все они так или иначе организованы на благо травы. Первым это заметил Лью Коварски. По его словам, можно с уверенностью утверждать (и на то есть свои основания), что трава — истинная хозяйка планеты, ибо она использует нас как своих рабов. В виде пшеницы и риса мы сажаем ее там, где когда-то росли леса. Мы ухаживаем за ней и преданно оберегаем ее от врагов 93.

Трава — достаточно новый обитатель планеты. Появилась она около 25 миллионов лет назад — примерно в то же самое время, когда от основной ветви обезьян отделились человекообразные. Трава растет от основания, а не от кончика стебля, так что общипывание ей не страшно. Как следствие, она не тратит драгоценную энергию на защиту с помощью токсичных химических веществ или колючек и мирится с частыми задержками в развитии, вызываемыми зубами голодных животных. Впрочем, это не имеет значения: чем больше ее обкусывают, тем больше питательных веществ поступает с экскрементами травоядных и тем быстрее восстанавливается травяной покров после зимы или засухи.

Там, где растет трава, изобилуют крупные животные. Серенгети кишит гну, зебрами и газелями — усердными жвачными, превращающими траву в мясо. Прерии когда-то полнились стадами буйволов. В дождевых лесах тропиков, хвойных лесах на Севере или дубовых в умеренных широтах, напротив, крупных животных мало и они рассеяны по большой территории — здесь еды намного меньше. В регионах с плотным травяным покровом охота на крупных животных становится образом жизни для многих плотоядных — волков, диких собак, львов, гепардов и гиен. Я назвал всего лишь некоторых, доживших до сегодняшнего дня. Заметьте, все эти хищники — за частичным исключением гепардов — высокосоциальны. Задача свалить крупную добычу на заросшей травой равнине требует сотрудничества, но, так как приз достаточно велик, то сотрудничество — вполне допустимая роскошь, ибо одной удачной охоты достаточно, чтобы накормить много зубастых ртов.

Вот таким был мир, в котором появились люди. Мы ходим на двух ногах, имеем особые потовые железы и голую кожу, наша осанка максимизирует тень, устройство наших кровеносных сосудов позволяет эффективно охлаждать мозг, а свободные руки — носить предметы. Все это говорит о том, что мы отлично приспособлены для жизни на открытых, опаляемых солнцем травянистых равнинах Африки. Мы — животные саванны.

Трава — достаточно новый обитатель планеты. Появилась она около 25 миллионов лет назад — примерно в то же самое время, когда от основной ветви обезьян отделились человекообразные.

Мы бегаем на длинные дистанции не хуже, чем наши кузены-шимпанзе лазают по деревьям. С самого начала мы охотились на крупную добычу. Ископаемые кости и каменные орудия, которыми расчленяли туши убитых животных, лежат вместе на местах древних боен, покинутых 1,4 миллиона лет назад, а то и больше. Проведя тщательные исследования, ученые, к удовольствию большинства, доказали: это не случайно — наши предки ели крупных животных. Как гиены и львы, мы тоже были высокосоциальны 94.

В разгар ледниковых периодов — от 200 000 до 10 000 лет назад — трава покрывала большую часть суши. По мере того как все больше и больше воды оказывалось запертой в ледяных шапках и ледниках, уровень моря падал, климат становился суше, и влажные леса уменьшились до небольших клочков, которые должна была заменить саванна. На севере засухи пагубно сказались на деревьях (90 % которых находятся над землей), но пошли на пользу траве (90 % которой спрятано под землей). В то время едва ли существовали ельники или мшистые тундры, которые мы наблюдаем сегодня — повсюду расстилались бескрайние, открытые равнины сочной травы. Эти северные травянистые территории известны под общим названием «мамонтовых степей». Простираясь от Пиренеев по всей Европе и Азии, через огромные равнины Берингии (суши, большая часть которой ныне находится на дне Берингова пролива) до Юкона в Канаде, они были самой обширной средой обитания на планете.

Мы, африканские жители, последовали за нашим повелителем-травой в великие мамонтовые степи и приняли образ жизни, в основном зависящий от охоты. Мамонтовая степь представляла собой территорию с плотным травянистым покровом, характеризуемую и, возможно, даже созданную мамонтами. Волосатые слоны делили среду обитания с шерстистыми носорогами, дикими лошадьми и гигантскими бизонами, а также с более мелкими животными, включая крупных оленей (гигантский вапити), северных оленей и сайгаков. Были распространены львы, волки, хищные короткомордые медведи и саблезубые кошки. Мамонтовая степь здорово смахивала на Серенгети, только холодную.

В мамонтовой степи мы, обитатели африканской саванны, чувствовали себя как дома (правда, немного мерзли). Как и раньше, мы добывали больших животных, фактически, специализируясь на убийстве самых крупных из них. Люди Кловис, одними из самых первых населивших в Северную Америку, особенно почитали мясо мамонта: кости этого животного найдены буквально на каждой известной их стоянке. Там, где теперь находится Восточная Европа, 29 тысяч лет назад обитали представители граветтской культуры. Все, что осталось после них, сделано из бивней и костей мамонта: лопаты, копья, стены домов. Наше внимание было целиком и полностью посвящено мамонтам. Не приходится сомневаться, что громадные травоядные слоны были истреблены человеком. Это ускорило исчезновение самой степи. Без постоянного общипывания и удобрения навозом плодородность этих территорий резко упала, и трава начала уступать место мхам и деревьям. Те, в свою очередь, предохраняли землю от глубоких летних оттепелей, что еще больше снижало плодородность. Возник замкнутый круг, и богатые степи превратились в суровые тундры и тайгу 95.

Если вы ни разу не убивали слона копьем (лично я пока не пробовал), вы по достоинству оцените навыки и ловкость этих людей. Наверное, мы никогда точно не узнаем, какими приемами они пользовались: устраивали засаду у водопоя (многие скелеты найдены во влажных областях), сбрасывали с обрывов или заманивали в болота? Человек даже мог полуодомашнить мамонтов, хотя это маловероятно.

Но как бы все ни происходило, люди точно не делали это поодиночке. Сотрудничество — вот безусловный ключ к их успеху. Практика делиться мясом не просто поощрялась — ей невозможно было помешать. Мертвый мамонт был, по сути, общественной собственностью.

Возникает уже знакомая нам проблема. Зачем присоединяться к охоте? Почему не появиться с беззаботным видом как раз в момент разделки туши и не угоститься кусочком? В конце концов, охота на мамонтов должна была быть крайне опасной. Ни один человек не имел достаточно веских причин вступать в борьбу с громадным животным, если не был уверен, что получит долю от добычи другого. Он рисковал бы жизнью ради общего блага. Как древние охотники досовременной эры решали эту проблему, мы едва ли когда-нибудь выясним. Полагаю, они ее не решали вообще, и мамонты спокойненько разгуливали, занимаясь своими делами. Едва ли их беспокоили неандертальцы, населявшие Евразию в течение большей части ледникового периода. Не случайно, думаю, наиболее страстные охотники на мамонтов появились 30 тысяч лет назад, а то и меньше. Ибо примерно 50 тысяч лет назад — скорее всего, где-то в Северной Африке — случилось нечто очень-очень важное.