Алексей Андреев - Магия предпринимательства. Русские традиции делоуправления

Поэтому мы со всей определенностью можем сказать, что недостаточно лишь производить товар. Долгий переход от коммунизма к рыночному производству в России хорошо показал, как вылетали в трубу, сгорали старые большие предприятия, умевшие производить много товара, но не умевшие превращать его в деньги.

Рынок — второе производство

Поэтому вторая задача матки после того, как создано большое производство, — создать хорошее второе производство предприятия. На первом производстве идет превращение несъедобной жизненной силы в товар, на втором производстве товар превращается в деньги, которые и обеспечивают выживание всем участвующим в деле.

Мы называем второе производство рынком.

И тут очень важно сразу принять, что оба производства совершенно равноправны и равнозначимы.

Я подчеркиваю эту равноценность двух производств предприятия все из-за той же еще живой в нас советской производственной культуры. Она навязала нам привычку относиться ко всему, что делает не рабочий класс, пренебрежительно и как к эксплуатации. Это все были происки коммунистических демагогов, которые заигрывали с пролетариатом, чтобы удерживать власть. Рабочий класс! Вот кто правил Советским Союзом. И кухарки будут управлять государством, — считал Ленин, однако не подпустив к власти ни одну кухарку.

Работяга потому и внизу, потому и эксплуатируется, что просто по уму не может занять место вверху. А хочет! И всегда хочет, даже если отказывается, потому что понимает, что все равно мозгов не хватит.

Жестковато я прикладываю работягам? Это игры прикладного психолога. Я хочу, чтобы ваше мышление почувствовало, что быть работягой уязвимо в мире, который мы создаем, и скрыло ту свою часть, которая привыкла затравливать «начальство» от лица работяг. В нашем мире придется сделать выбор — кем быть. Работягой или...

Могу со всей определенностью заявить, что «работяга», «пролетарий» — это психологический механизм, создаваемый нами ради психотерапевтических целей. Приглядитесь к тем, кого мы считаем типичными работягами. И вы увидите, что основное психологическое их отличие заключается в том, что у них есть право ненавидеть эксплуататоров. И ненависть народная вскипает, как волна...

Ненависть в те времена, когда рождались понятия «пролетарий», «эксплуататор» и «классовая борьба», считалась чувством полезным и прямо необходимым для управления пролетарскими массами. А как без ненависти разрушить то, что крепко и хорошо? Порыв ненависти — это как кровь, залившая глаза, как дурман или лихорадка. Последнее, пожалуй, точнее всего.

Состояние ненависти — это болезнь. Выздоровевший от нее человек в ужасе созерцает то, что натворил. Но это выздоровев.

А как выздоравливают от ненависти? Старики считали, что ненависть — своего рода яд, заполняющий наше сознание. И основной способ избавиться от нее — это выпустить из себя. Просто излить. И это подсознательно знают все люди. Вот только изливать ее можно наружу, а можно в другое сознание, перелить в другого человека. Почему?

А потому что наше сознание устроено как бы мешком или пузырем, который может хранить в себе память, знания, ненависть... Берешь свою ненависть и выплескиваешь на другого. Ты теперь успокоился, тебе полегчало, а он пусть ненавидит.

Вот это и есть психологическая суть классовой борьбы и политической пропаганды и агитации. Растравить ненависть и направить на какое-то из явлений сознания. Скажем, на государство. Ни одно явление сознания большого количества ненависти не выдерживает. Ненависть разъедает сознание. В итоге государство слабеет, и его можно или захватить, или заменить, скажем, заняв в нем правящие места своими людьми.

То же самое творится в более мелких проявлениях сознания, скажем, на предприятиях. Они все переполнены ненавистью. Зачем нужно растравливать в работниках ненависть к руководству? Как кажется, затем, чтобы улучшить свою жизнь. Но жизнь каждого в стране, как и на предприятии, улучшается, если улучшается и усиливается все, начиная с самого государства или предприятия. Вот тогда «нормальный оппортунист», — а крестьянин, чью науку мы сейчас изучаем, всегда оппортунист, ловец возможностей, — просит то, что ему надо, и получает.

И что получается, если просить или требовать тогда, когда возможности дать все равно нет? Ничего, кроме права возненавидеть.

Еще раз. Если возможности выделить тебе то, что ты хочешь, все равно нет, то зачем просить? Незачем? А тогда почему просят? Да не просят, а требуют, буквально так, что пусть предприятие погибнет, а мне дай? Неспроста?

Неспроста! Кому-то выгодно, чтобы предприятие начало гибнуть. И выгодно это тому, кто будит в тебе бездумного работягу и заставляет требовать. Ты требуешь, не получаешь и начинаешь ненавидеть тех, кто не дал. А это управление.

Управление от ненависти работников слабнет. И меняется! Не в лучшую сторону. А совсем. Как когда говорят: у нас сменилось руководство.

Вот и выгода. Кто-то сменит руководство, а ты останешься работягой.

И это еще один выбор!

Скажу так: на жизнеспособном предприятии могут быть только два вида работников — Управляющие и Художники. И далеко не всякий, кто работает руками, — работяга. Работяга — это не тот, кто работает, а тот, кто считает себя работягой, чтобы иметь право ненавидеть Управляющих!

Ремесленник, мастер своего дела — не рабочий и не пролетарий. Он художник, которому нравится творить. А в управление он не идет не потому, что не может, а потому, что творит образы, более для него значимые, чем те, что творятся в управлении. Но это мы затрагиваем вопрос о разнице между образами вещей, которые творит Художник, и образами действий, которые творит Управляющий. Об этом надо говорить отдельно.

Итак, по сути, на жизнеспособном предприятии могут быть только два вида работников — Управляющие и Художники. И никаких работяг! Работяга — это всегда вредитель. Но это если смотреть с точки зрения предприятия. Если же посмотреть с точки зрения людей, которых сделали работягами, то такой жесткий подход ставит их перед выбором: или помереть, или помереть как работягам.

И это возможный выбор. Дело в том, что те, кто работают лишь по образцам и утеряли способность творить образы сами, в глубине души — те же художники. Но что-то заставило их предать себя и жить так, как велело наше общество. А как велело наше общество, которое откровенно спаивало людей, чтобы они не думали и были послушными?

Однако общество или государство может быть только таким, каковы мы, составляющие его. Значит, нам зачем-то было нужно, чтобы было такое общество? Зачем? А чтобы было на кого свалить вину за то, что мы превратились в злобное быдло!