Юрий Орлов - Восхождение к индивидуальности

Научившись извлекать пользу из наших радостей и неприятностей, мы в состоянии реализовать поставленную перед собой программу самовоспитания.

Но каждый из нас не мыслит самосовершенствования без развития своих способностей.

Но прежде чем перейти к разговору о способностях, мы обратим внимание читателя на одно коренное свойство поведения, без знания которого трудно правильно судить о способностях.

Когда я ем потому, что действительно хочу этого, кутаюсь в одежду потому, что холодно, делаю красивую вещь ради того, чтобы под рукой иметь красоту и чаще ею наслаждаться, когда я улыбаюсь тебе потому, что мне приятно видеть тебя, то на этих примерах видно, что потребность и мотив, которые вызывают соответствующее поведение, согласованы, не разорваны. Но так бывает не всегда. Я могу есть, чтобы не обидеть жену, которая приготовила эту еду; эта еда невкусна, но я изображаю аппетит и удовольствие, да еще добавляю: "Как вкусно!" Когда я покупаю красивую вещь не ради наслаждения красотой, а ради того, чтобы быть респектабельным, когда я одеваю свою дорогую и престижную шубу, несмотря на то, что на дворе уже тепло и мне следовало бы одеть плащ, то здесь обнаруживается рассогласование между действительным содержанием поведения и теми силами, которые им движут, т. е. потребностями. Поскольку каждый из нас находится в сложных отношениях не только с вещным миром и природой, но и с другими людьми, ожидания которых приходится учитывать, возникает рассогласованность между мотивом, потребностью и реально осуществляемым поведением. До тех пор пока я это делаю сознательно (я, например, знаю, что поедаю эту пищу, чтобы не только не обидеть жену, но и для того, чтобы поддержать в ней кулинарные установки, так как видел, как она старалась; что, покупая эти красивые, по мнению других, вещи, я подкрепляю свой конформизм; и что одеваю свою дорогую шубу для нанесения визита человеку, который встречает "по одежке", и я собираюсь произвести на него нужное мне впечатление), это осознание примиряет меня с расхождением потребностей и поведения. Более того, я постепенно привыкаю к этому рассогласованию, и оно как будто мне не вредит. Эта разорванность между поведением и потребностями, вызывающими это поведение, в норме у человека динамична, она то возрастает, то уменьшается в зависимости от обстоятельств. Сам факт сознательности устраняет или довольно значительно уменьшает страдание и боль, возникающие в результате отклонения моей индивидуальности от требований личности, отклонения реального поведения от требований, которые предъявляются к этому поведению со стороны потребностей. Я всегда могу отказаться от этой игры мотивов, если захочу. Эта рассогласованность подчиняется мне.

Совсем иначе обстоит дело, когда данная разорванность не осознается и действует автоматически, принудительно. Мы ранее говорили о том, что вследствие применения насильственной схемы управления происходит деформация поведения. Например, я могу начать хотеть есть не потому, что в моей крови недостаточно питательных веществ, а потому, что меня обидели, или я испытал неудачу, или меня не любят. Это извращенное и защитное влечение (и соответствующее поведение) возникло в прошлом, вследствие сочетания релаксации, устранения неприятного состояния фрустрации с поеданием пищи.

Если каждый раз, когда я плакал от горя и одиночества (моя мама ушла), мне давали конфетку или кормили, а если я ревел особенно настойчиво, то неожиданно появлялась мать, ласкала меня, жалела, брала на руки, давала сладости, то неудивительно, что в состоянии одиночества я буду есть конфеты и другие сладости. Это пищевое поведение не является "истинным", т. е. оно не соответствует своей идее: есть для утоления голода и наслаждения пищей. Это — псевдоповедение, которое в свое время соответствовало ситуации и способствовало разрешению проблемы одиночества и заброшенности. Но сейчас, когда я стал взрослым, это поведение не разрешает моих проблем, а все равно в состоянии одиночества и заброшенности, когда я никому не нужен, мне хочется сладостей. Если я этого не осознаю, не понимаю причин позывов к сладкому, я буду думать, что "я так устроен". Тогда мое псевдоповедение будет мной считаться истинным поведением. Другое дело, когда пациент осознает сущность своего поведения. Тогда постепенно он приобретает способность оказывать влияние на него в направлении исправления. Он думает: "Мне одиноко. Вот сейчас начнутся позывы к поискам сладкого, как это было в детстве!" Эти мысли позволяют контролировать импульс.

Ранее мы обратили внимание читателя на то, что каждая потребность имеет свою идею, т. е. понятие, отражающее ее сущность. Поскольку потребность реализуется в поведении, ведущем к ее удовлетворению, то это понятие может быть исходным пунктом понимания поведения. Можно сказать, что поведение "истинно", если оно соответствует идее той потребности, которая вызывает и поддерживает это поведение. Но поведение может поддерживаться не одной, а несколькими потребностями. Поэтому всегда существует возможность, что основная потребность перестанет быть таковой, а движущей силой поведения может стать другая, которая до определенного момента была второстепенной.

Кто-то будет ухаживать за женщиной и страдать не потому, что он ее любит, а потому, что она желанна и престижна, соответствует эталонам красоты, сложившимся в данном сообществе, а может быть, просто она богата. Это любовное поведение не истинное, а псевдолюбовное, поскольку оно движется не идеей любви, а совершенно другими потребностями.

В консультировании часто обнаруживается, что псевдоповедение встречается чаще, чем мы думаем. То, что обычно принимается за любовь, часто оказывается чем-то другим: зависимостью, вызванной страхом, навязчивостью, инфантильностью, незрелостью или потребностно-мотивационным отношением, когда общение с другим, "любимым" человеком удовлетворяет потребность в безопасности, престиже, красоте, комфорте, но все это может и не иметь какого- либо отношения к любви. Когда думают, что это любовь, обозначают свою зависимость или обладание словом "любовь", то включаются все общественные стереотипы, связанные со значением этого слова и программирующие поведение. В результате оно обнаруживает все признаки псевдоповедения, в котором вместо любви движущей силой становится техника удовлетворения какой-либо из перечисленных потребностей, замешанной на сексе.

Сексуальное поведение человека, пожалуй, в самой большой степени подвергается извращению под влиянием последствий социализации.

Христианство внедряет в идею полового поведения человека только одно: репродуктивную функцию. Человек может заниматься сексом, если он — "истинный человек", только ради продолжения рода, ради потомства.