Роберт Уилсон - Квантовая психология

Каждая глава этой книги содержит упражнения, которые помогут читателю осмыслить и «интернализировать» (научиться применять) принципы квантовой психологии. В идеале, эта книга должна служить учебным пособием для группы, собирающейся раз в неделю для выполнения упражнений и обсуждения возможностей повседневного применения изученных уроков.

Я использую «рассеянную» технику суфийских авторов. Отдельные темы в этой книге не всегда рассматриваются в линейном, «логическом» порядке — обычно я располагал их в порядке нелинейном, психо-логическом , рассчитанном на прокладывание новых путей мышления и восприятия. Эта техника также должна способствовать процессу «интернализации».

Некоторые части этой книги покажутся многим читателям «материалистическими», а те, кто не любят науку (и «понимают» новые вещи очень быстро), могут даже решить, что вся книга имеет научно-материалистический уклон. Что любопытно, другие части книги покажутся «мистическими» (или даже «хуже, чем мистическими») иного рода читателям, и эти люди могут счесть, что книга имеет уклон оккультный или даже солиптический.

Я делаю эти мрачные предсказания с большой уверенностью, основываясь на опыте. Я так часто слышал, как меня называли «материалистом» и «мистиком», что наконец понял: как бы я ни менял свой «подход» от одной книги к другой, всегда найдутся люди, которые прочтут в моих текстах именно те преувеличения и упрощения, которых я тщательнее всего старался избежать. С этой проблемой, похоже, сталкивался не только я; нечто подобное происходит с каждым писателем, в большей или меньшей степени. Как доказал Клод Шеннон в 1948 году, «шум» попадает в любой канал коммуникации при любом устройстве последнего.

В электронных средствах коммуникации (телефон, радио, ТВ) шум принимает форму интерференции, перехлеста каналов и т. п. Именно по этим причинам, когда по ТВ показывают футбольный матч, в самый решительный момент в трансляцию иногда может вклиниться голос какой-то женщины, объясняющей своему молочнику, сколько галлонов молока ей будет нужно на этой неделе.

При печати шум появляется в первую очередь как «опечатки» — пропавшие слова, части предложения, которые оказываются вдруг совсем в другом абзаце, неправильно понятые авторские правки, изменяющие одну ошибку на другую, и т. п. Мне как-то рассказывали о возвышенном романе, который в авторском варианте оканчивался словами «He kissed her under the silent stars.» («Он поцеловал ее под безмолвными звездами»). Читатели были безмерно удивлены, когда в отпечатанной книге увидели такую концовку: «He kicked her under the silent stars.» («Он дал ей пинка под безмолвными звездами»). (Есть еще одна версия этого старого анекдота, еще более забавная, но менее правдоподобная. Согласно этой версии, последняя строчка выглядела так: «He kicked her under the cellar stairs.» («Он дал ей пинка под лестницей в подвале»).)

В одной из моих предыдущих книг профессор Марио Бундж появился как профессор Марио Мундж, и я до сих пор не понимаю, как это случилось, хотя, по-видимому, я в этом виноват в такой же степени, как и наборщик. Я писал книгу в Дублине (Ирландия), где статья профессора Бунджа была передо мной, но правил гранки в Боулдере (штат Колорадо, США), во время лекционного турне, и статьи у меня при себе не было. Цитаты из Бунджа в книге переданы правильно, но его фамилия превратилась в «Мундж». Так что я приношу свои извинения профессору (и очень надеюсь, что он опять не окажется Мунджем, когда этот абзац будет напечатан, — ведь такой ничтожный типографский шум еще больше обидит старого доброго Бунджа и сделает весь абзац совершенно непонятным для читателя…)

В разговоре шум может возникнуть из-за отвлекающих внимание звуков, оговорок, иностранного акцента и т. п. — и вот, когда человек говорит: «I just hate a pompous psychiatrist.» («Я просто ненавижу напыщенного психиатра»), слушателям может показаться, что он произнес: «I just ate a pompous psychiatrist.» («Я только что съел напыщенного психиатра».)

Семантический шум также, похоже, преследует любого рода коммуникационные системы. Человек может искренне сказать: «Я люблю рыбу», и каждый из двух слушателей поймет его правильно, но каждый при этом может нейросемантически сохранить эту информацию в своем мозгу под совершенно разными категориями. Один может подумать, что говорящий любит есть рыбу на обед, а другой — что тот любит держать рыбу в аквариуме.

Из-за семантического шума вас иногда даже могут принять за сумасшедшего, как это случилось с доктором Полом Уотцлавиком (он приводит этот пример в нескольких своих книгах). Доктор Уотцлавик впервые обратил внимание на эту психотомиметическую функцию семантического шума, когда прибыл на новую работу в одну психиатрическую больницу.

Он направился в кабинет главного психиатра, где в приемной за столом сидела женщина. Доктор Уотцлавик решил, что это секретарша босса.

— Я Уотцлавик, — объявил он, предполагая, что «секретарша» должна знать о том, что он должен прийти.

— А я вас так не называла, — ответила женщина.

Немного обескураженный, доктор Уотцлавик воскликнул:

— Но это я себя так называю!

— Тогда почему вы только что это отрицали? [1] . Поскольку при переводе с английского, похоже, в данном случае не удастся избежать семантического шума , приведем оригинальный диалог: I am Watzlavick. — I didn't say you were. — But I am. — Then why did you deny it? — Здесь и далее прим. перев., если не указано иначе.

В этот момент ситуация представилась доктору Уотцлавику в совершенно ином свете. Женщина была никакой не секретаршей. Он классифицировал ее как пациентку-шизофреничку, которая случайно забрела в помещения для персонала. Естественно, он стал «обращаться» с ней очень осторожно.

Его новое предположение кажется вполне логичным, не правда ли? Только поэты и шизофреники изъясняются на языке, который не поддается логическому анализу. Причем поэты, как правило, не используют этот язык в будничном разговоре, да еще так спокойно и непринужденно. Поэты произносят экстравагантные, но при этом изящные и ритмичные фразы — чего в данном случае не было.

Но интереснее всего то, что этой женщине сам доктор Уотцлавик показался явным шизофреником. Дело в том, что из-за шума она услышала совершенно другой диалог.