Владимир Леви - Охота За Мыслью

Можно, конечно, иронизировать, но, что бы ни было, часто достигается нужный эффект. Один знакомый уверял меня, что самовнушением успешно борется с облысением. После интенсивных сеансов самоуговаривания волос на голове, по его наблюдениям, прибавляется. Мне не захотелось его разубеждать.

Особенно подходит логическое самоуговаривание для людей с преобладанием рассудочного мышления и непомерной склонностью к сомнениям и колебаниям, так называемых психастеников. Эти люди в жизни оказываются достаточно разными, но всех их объединяет одно: бедность образного воображения, слабость интуиции. Сознание их словно не доверяет подсознанию, и все, во что надлежит поверить, они обязательно пропускают через цепи абстрактных построений, подчас довольно сложных. Это имеет свои преимущества: такой тип нередок среди людей выдающегося интеллекта. Но прямые самовнушения психоэмоциональных состояний им удаются, как правило, плохо.

Трудно заниматься аутотренингом и людям другого склада, отчасти близкого к вышеназванному: тем, кто склонен к тревожным опасениям за свое здоровье, кто с напряженным вниманием, всегда готовым к преувеличениям, вслушивается в каждое свое ощущение, в каждое внутреннее шевеление... Их называют ипохондриками. Страх огромными, микроскопирующими глазами смотрит внутрь и только внутрь, разум, замутненный хаотическим медицинским самообразованием, подавлен несчетным обилием возможных болезней... Они осаждают врачей, добиваются все новых исследований, лечатся и самолечатся. С окружающими они говорят только о болезнях, вербуя новых ипохондриков. А уж если есть реальная болезнь, то просто нет спасу.

Эти люди попадают в ловушку того самого свойства внимания, которое в других случаях позволяет достичь успехов в овладении собой. Внимание действительно микроскопирует ощущения, и это прекрасно, если самим вниманием управляет положительно окрашенная воля. Но если внимание неуправляемо, если оно бессознательно липнет к Аду — дело худо. Всякое неприятное ощущение, всякое колебание состояния из незначительного события становится трагедией. Нет, это не деланно-театральная трагедия истерика — трагедия для других. Это трагедия для себя, самообман тяжкий и искренний.

Возникает порочный круг: страх — внимание — ощущение — внимание — страх — внимание... Сверхпессимистический самопрогноз, непроизвольное отрицательное самовнушение, в сущности, тоже «вытеснение наизнанку»... Это мешает и при аутотренинге.

Особенно часто ипохондриков преследуют опасения за сердце. Известие о чьей-то скоропостижной смерти действует на них катастрофически: «я — следующий», не иначе. Они беспрестанно щупают свой пульс, сотни раз измеряют давление и находят все новые подтверждения мрачной версии. А сердце — только не сердце, а его эмоциональные мозговые проекции начинают с готовностью подыгрывать. Вот и впрямь что-то закололо, вот какой-то перебой... Останавливается...

«Да ведь вы здоровы как бык. На вас воду возить, вы еще сто лет проживете со своими ощущениями. Еще меня похороните... Посмотрите, вот действительно больной человек, но он мужествен, чем-то увлечен, а вы увлечены своими воображаемыми болезнями. Какой в конце концов смысл предаваться страху — ведь двум смертям не бывать, а одной не миновать. Все равно придет, неизвестно когда, так стоит ли сейчас ожидать и мучиться? Сейчас-то и надо об этом забыть...»

Все без толку.

Некоторая доля ипохондричности есть почти у всех, но законченных ипохондриков, к счастью, немного. Как ни жестоко об этом говорить, за вычетом случаев, когда действительно есть какие-то органические недомогания, развитая ипохондрия — это прежде всего болезнь эгоизма (одна из них). И единственное, что может по-настоящему помочь, — перенесение глубинной эмоциональной заинтересованности со своего драгоценного «я» на что-то драгоценное вне его... Увы, труднее всего убедить в этом самого ипохондрика.

Хочется остановиться еще на одном способе самовнушения, который кажется мне исключительно ценным.

Подражание...

Важнейший инструмент нашего психического развития со всеми его минусами и плюсами... Без него не обходится никто. Беда только в том, что мы обычно обращаем внимание на внешнюю сторону, а глубокая, внутренняя, ускользает... А внутренняя сторона подражания — это изменение, самоперевоплощение.

Это процесс, близкий актерскому вживанию в образ.

Присмотревшись, всегда можно найти в своем окружении человека, сполна наделенного как раз теми психическими качествами, которых вам не хватает. Например, я несдержан, а Коля Н. — сама выдержка и хладнокровие. Формула самовнушения: «В этой ситуации я — Коля Н.!» (Образно или словесно.) «Я такой же, как он». Или просто: «Я — это он».

Обычно это и делается по отношению ли к Коле Н. или к персонажу кино или литературы. Но полуосознанно и, главное, неразборчиво. Вместе с полезным берется и совершенно ненужное.

Похоже, что способность к подражанию, как и к другим самовнушениям, у разных людей не одинакова и зависит от прирожденной живости интеллекта и чувств. Но уверен, что эта способность может быть развита каждым. Ведь это своего рода инстинкт, и наиболее полно развертывается он в детстве и юности.

Итак, первая задача — найти хорошего антипода по тому качеству, которого у вас не хватает. Вторая — максимально «подогнать» себя под него. «Подогнать» не вообще, а именно по нужному качеству, избирательно!

Так, прицельно, не грех подражать даже врагу. Но, разумеется, лучше другу, человеку близкому, высоко ценимому. Окрашиваясь положительными эмоциями, подражание приобретает естественный усилитель. Главная трудность, повторяю, в том, чтобы отделить внешнюю сторону от внутренней.

Такую ошибку в свое время делали некоторые ученики Корсакова. Корсакову была свойственна теплая, мягкая, сочувственная манера общения с больным. Это было заложено в глубине его натуры, и сила его искренности действовала неотразимо. Ученики же, пытавшиеся его копировать, впадали в слащавость и сюсюканье, тон их был неискренен, что больные сразу и всегда чувствовали, хотя, быть может, и не всегда сознавали. Это вредило. Только ближайший сотрудник — Сербский, преданный Корсакову как никто другой, боготворивший его и следовавший ему во всем, внешне никогда ни на йоту не подражал своему великому руководителю. Сербского называли «alter ego» — «вторым «я» Корсакова, но его манера обращения с больным была внешне прямо противоположной: деловитой, строгой, сухой и даже слегка грубоватой. И все же больные сразу и бесповоротно доверялись и любили его. Они чувствовали его искренность, потому что этот человек оставался самим собой.