Ирвин Ялом - Мамочка и смысл жизни.

Все утро он провел на телефоне, обсуждая свой случай со своими хорошими друзьями, и через двадцать четыре часа ужасная судорога, сдавленность в груди начали постепенно проходить. Разговор с друзьями, полное признание были полезны, хотя никто из них и не смог уловить, что же произошло. Даже Пол, его давний и близкий друг, который был его поверенным еще в годы учебы, был не исключением: он пытался убедить Эрнста, что его ночной кошмар был предупреждающей сказкой, призывающей Эрнста быть более внимательным по отношению к профессиональным границам.

Эрнст пылко защищал себя:

– Запомни, Пол, Артемида не подружка моего пациента. И я не использовал преднамеренно своего пациента, чтобы познакомиться с женщиной. И, кроме того, мои помыслы были высоко моральными. Мои поиски этой женщины были продиктованы не плотским желанием, а стремлением снизить тот вред, который ей нанес мой пациент. Я поехал к ней не за сексуальной разрядкой – просто это невозможно было остановить с самого начала.

– Прокурор будет смотреть на это иначе, Эрнст, – Мрачно заметил Пол. – Они из тебя отбивную сделают.

Бывший супервизор Эрнста, Маршал, предложил ему Фрагмент своей предостерегающей лекции, которую он, как заведено, произносил перед своей группой: «Даже если ты не делаешь ничего дурного, избегай любой ситуации, где даже одно твое движение, запечатленное на фото, содержало бы намек на нечто неэтичное».

Эрнст пожалел, что позвонил Маршалу. Проповедь о намеке не сильно потрясла его; наоборот, ему казалось возмутительным советовать детям вести себя осмотрительно, дабы избежать искажения в средствах массовой информации.

В конце концов, Эрнст не придал значения советам своих друзей. Все они были малодушными, поглощенными мыслями о проблемах внешней стороны дела, вопросами приличия и возможным судебным разбирательством по поводу злоупотребления служебным положением. Раздумывая обо всем этом, Эрнст был уверен в одном: он поступил полностью честно.

После того как он полностью пришел в себя, Эрнст возобновил практику и через четыре дня встретился с Халстоном, который заявил, что в конце концов все же решил прервать терапию. Эрнст знал, что он потерпел неудачу с Халстоном, который, несомненно, ощущал неодобрение терапевта. Чувство вины Эрнста по поводу провала терапии было недолгим, потому что после прощальных слов Халстону он сделал странное открытие: в последние семьдесят два часа с тех пор как он поговорил по телефону с Полом и Маршалом, он полностью забыл о существовании Артемиды! Тот завтрак с ней, все, что случилось потом! Ни разу он не подумал о ней! «Господи, – думал Эрнст, – я вел себя так же ужасно, как и Халстон, оставив ее без единого объяснения и не утруждаясь звонками и встречами».

Весь остаток этого дня и весь следующий день Эрнст отмечал тот же самый странный феномен: сколько бы он ни пытался думать об Артемиде, он не мог сосредоточиться: его сознание начинало блуждать по несущественным темам. Поздно вечером он решил позвонить ей, это ему стоило больших усилий – Эрнст представил, будто крутит сорокакилограммовый диск – начать набирать ее номер.

– Эрнст! Это и правда ты?

– Конечно, я. Поздно. Но это я. – Эрнст замолчал. Он ожидал вспышки гнева и был ошарашен ее ласковым голосом. – Ты удивлена? – спросил он.

– Очень удивлена. Не думала, что еще когда-нибудь услышу твой голос.

– Я должен увидеть тебя. Вещи кажутся нереальными, но звук твоего голоса пробуждает меня. Нам многое нужно сделать: мне за многое извиниться и многое объяснить, а тебе многое простить.

– Конечно, увидимся. Но при одном условии. Никаких объяснений или прощений – они не нужны.

– Поужинаем завтра? В восемь?

– Прекрасно, я приготовлю.

– Нет, – Эрнст вспомнил свои подозрения по поводу лисичек. – Моя очередь. Ужин за мной.

Он приехал в дом Артемиды, нагруженный едой, с удовольствием выложил всевозможные пакеты на стол, рассказывая Артемиде об их содержимом. Он был удручен, когда она сказала, что является вегетарианкой, и поэтому пропустит некоторые блюда, включая цыпленка, завернутого в салат, и мясо с грибами. Слава богу, тихо пропел Эрнст, что есть рис, проросшие зерна и вегетарианские клецки!

– Я хочу тебе кое-что сказать, – произнес Эрнст, когда они сели за стол. – Все мои друзья говорят, что я Одержим разоблачением тайн, поэтому я хочу предупредить тебя…

– Помни о моих условиях. – Артемида закрыла рукой его рот. – Никаких извинений, никаких объяснений.

– Не уверен, что смогу выполнить эти условия, Артемида. Как я уже говорил тебе предыдущей ночью, я отношусь к своей работе целителя очень серьезно. Таков я, такова моя жизнь, и я не могу это включать или выключать по своему желанию. Я в ужасе оттого, что так поступил с тобой. Я вел себя не по-человечески. Сначала мы занимаемся любовью и это настолько прекрасно, что я даже представить себе такого не мог, а потом я убегаю без слов, без объяснений – это непростительно! Я поступил бесчеловечно, иначе это назвать нельзя. Моя невнимательность, наверное, оскорбила тебя. Должно быть, ты снова и снова удивлялась тому, какой я страшный человек и как гнусно обошелся с тобой.

– Я уже говорила тебе, я не переживаю из-за таких вещей. Естественно, я была разочарована, но полностью понимала тебя, Эрнст, – серьезно добавила она. – Я знаю, почему ты ушел в ту ночь.

– Ты и правда знаешь? – игриво сказал Эрнст, находя ее наивно прелестной. – Не верю, что ты знаешь так много о той ночи, как думаешь.

– Я уверена, – настойчиво сказала она. – Я знаю намного больше, чем ты можешь себе представить.

– Артемида, ты даже вообразить не можешь, что произошло той ночью. Как ты можешь это знать? Я убежал из-за сна – ужасного и глубоко личного видения. Что ты можешь знать об этом?

– Я все это знаю, Эрнст. Я знаю и о коте, и об отравленной воде, и о статуе посреди озера.

– Ты заставляешь кровь стыть в жилах, Артемида! – воскликнул Эрнст. – Это мой сон. Сны – это частная собственность, частная и неприкосновенная для другого человека. Как ты узнала мой сон?

Артемида сидела молча, низко склонив голову.

– У меня так много вопросов, Артемида. Глубина моих чувств в тот вечер – волшебный жар, непреодолимое желание, невозможность убежать от тебя и твоих чар… Но желание было неестественным. Могло оно быть вызвано чем-то, каким-то веществом? Может быть, лисички?

Артемида еще ниже опустила голову.

– А потом, когда мы были в постели, я трогал твои щеки. Почему ты плакала? Я чувствовал себя прекрасно; и думал, что это было взаимно. Откуда же взялись эти слезы? Почему тебе было больно?

– Я плакала не по себе, Эрнст, а по тебе. И не из-за того, что между нами произошло – для меня это тоже было прекрасно. Я плакала из-за того, что должно было произойти с тобой.