Матиас Хирш - «Это мое тело… и я могу делать с ним что хочу» [Психоаналитический взгляд на диссоциацию и инсценировки тела]

Если рассматривать диковинные формы современных модификаций тела — татуировки, пирсинг, прически или удаление волос, «эстетическую» и интимную хирургию — как форму синдрома нарушения целостности восприятия собственного тела (Body Integrity Identity Disorder, BIID), при котором человек ампутирует здоровую конечность, чтобы обеспечить единство тела и психики, то хочется остаться толерантным и предоставить людям свободу делать со своим телом «что хотят». Здесь можно выделить два основных, противоположных друг другу мотива. Один подчиняется идеалу красоты и пытается сконструировать свое тело таким образом, чтобы оно соответствовало современному взгляду на то, как выглядит красивое и совершенное тело. Второй — восстание против царящих идеалов с помощью модификации тела, которая подчеркивает инаковость человека.

С другой стороны, можно подвергнуть сомнению методы обращения с телом в качестве защитной меры, призванной скрыть или замаскировать психологическую реальность. Если подлинные мотивы модификации тела заключаются в компенсации дефицита идентичности, как в случае самоповреждения, то они являются чрезвычайной мерой для стабилизации психики и их сложно назвать конструктивными. Особенно когда истинные причины сознательных намерений размыты вследствие идолизации («прекрасного» тела), идеологизации, рационализации и недооценки последствий. Что воображает себе школьница с бритвой руках, которая нанесла себе «сорок маленьких порезов, все на животе»? «Когда я посмотрела на них, они выглядели как-то красиво. Я сделал что-то из своего жалкого, несовершенного тела», — говорит она (Süddeutsche Zeitung, 5 февраля 2007). Мы почему-то позволяем девочке сорок поверхностных порезов, особенно соизмеряя их с бесчисленными, действительно интрузивными мерами «эстетической хирургии». Но действительно ли тело было «жалким и несовершенным»?

Многие из обычаев, связанных с модификацией тела, обладают гендерной спецификой, обозначают и поддерживают принадлежность к определенному полу, хотя эти границы в наше время сильно размыты. Когда нас очаровывают и вместе с тем вызывают у нас отторжение «примитивные народы», которые проделывают себе дырки в носу и вставляют гвоздики в мочки уха и губы, нам стоит подумать о девочках нашей культуры, которые уже в раннем возрасте прокалывают уши. Можно вспомнить и растущее принятие обществом пирсинга и тату, которые делают себе подростки, не говоря уже о массовых обрезаниях младенцев мужского пола в еврейских и мусульманских культурах, а также во многих областях США.

В человеческих социальных отношениях существует огромное разнообразие жестов, выражений лица, языка тела и ритуалов, с ним связанных, и все они служат коммуникации. Вряд ли все можно описать, уж точно не в одной книге. Можно вспомнить, в каких ситуациях необходим тот или иной «язык». Конечно, язык тела во время собеседования при приеме на работу отличается от эротической встречи. Уже Фрейд (Freud, 1905, S. 240) заметил, что бессознательный язык тела передает более или менее символические сообщения: «Чьи губы молчат, тот шепчет кончиками пальцев, предательство проникает в него из каждой поры». Феликс Дойч (Deutsch, 1947, 1952) очень интересовался языком тела в психоаналитической психотерапии, как и Ференци, писавший о «формировании проходящих симптомов в ходе анализа» (Ferenczi, 1912), и Райх (Reich, 1933) в своем «Анализе характера». Некоторые мысли можно найти и в моей статье (Hirsch, 2002d). Коммуникативную или сопровождающую коммуникацию роль играют голова, глаза, язык рук, положение ног, тела и, конечно, игра разнообразных мышц лица (всеобъемлющий и впечатляющий обзор дает Сами Молшо в своей книге «Body Language» — Molcho, 1983).

Многие жесты тела имеют символическое значение, которое вытекает из первоначальной их целесообразности. При приветствии мы снимаем шляпу: рыцарь снимал шлем, чтобы продемонстрировать свои мирные намерения. Так же как мы снимаем перчатку при рукопожатии, изначально, вероятно, снимали боевую перчатку. Мальчики кланяются, будто слуги, девочки делают книксен, по меньшей мере, одним наклоном головы человек дает понять свою преданность, т. е. мирные намерения в отношении собеседника. С другой стороны, человек может подать своим телом (бессознательно или предсознательно) сигнал, что у него есть амбиции, которые он при необходимости будет отстаивать: я имею в виду боевые сигналы, демонстративные позы, территориальное поведение. Такие жестовые сообщения сильно различаются от культуры к культуре. С другой стороны, удивительно, насколько важна мимика. Улыбки или выражение угрозы одинаковы у всех людей и понятны всем, хотя в определенных случаях невозможен контакт при взаимной имитации.

Хотя в нашей культуре существует запрет на прикосновения (Anzieu, 1985), есть всеобщее исключение — приветствие: мы протягиваем друг другу руки, пожимаем руки, целуем руку, держим человека за плечо, целуем в щеки, даже иногда в губы (в России), обнимаемся. По характеру рукопожатия человек много рассказывает о качестве отношений с человеком, которого приветствует, или о собственном психическом состоянии.

Рукопожатие может варьироваться от мягкого, резинового, вялого и бессильного до мощного, сильного и болезненно агрессивного. Руки также могут быть холодными или горячими, сухими или влажными, твердыми или мягкими (S. 258).

Обычно руки находят друг друга автоматически. Если такого не происходит, это говорит что-то о качестве отношений. Кроме того, могут быть выражены аверсивные тенденции: можно вспомнить о крайне потливых руках или руках с экземой, которые психосоматически выражают определенную защиту.

Я заметил особенность некоторых людей, а именно произвольное усиление и продление в основном гармоничного, самоочевидного контакта в рукопожатии …. В таких случаях рука другого удерживается намного дольше, иногда почти зажатая между большим пальцем и остальными, ладонь «жертвы» почти уничтожается, как будто там есть куда еще пробраться (там же, S. 258).

Если такое поведение также определяется базовой потребностью, оно осуществляется по механизму сексуального извращения. Ритуально устанавливается определенное качество отношений, которое контролирует «преступник», отбирающий что-то у «жертвы», не спрашивая ее согласия. Контрпереносная реакция «жертвы» — раздраженное негодование. Приветствие также включает улыбку, которая может принимать разные формы, и зрительный контакт (Сами Молшо сообщает, что в азиатских культурах, в отличие от Запада, зрительный контакт при приветствии запрещен). Можно было бы долго перечислять формальные и неформальные правила игры, которые определяют поведение тела при совместном принятии пищи и в широком поле соблазна и сексуального контакта.