Роберт Райт - Моральное животное

Передачу по наследству логики "блага для группы" нельзя преувеличивать или превратно истолковывать. Классический анализ реципрокного альтруизма проводился в ситуациях "один на один" и почти наверняка в такой форме и возник. Но эволюция жертвенности могла привести со временем к чему-то более сложному и воспитать чувство группового обязательства. Представим (не слишком буквально) «клубный» ген. Он придает вам способность считать двух или трех других людей частями единой команды, в присутствии которых вы направляете свой альтруизм более диффузно, жертвуя в пользу клуба, как единого целого. Вы можете, например, взять на себя рискованную часть предприятия по преследованию опасной дичи и рассчитывать (сознательно или бессознательно), что каждый из партнеров заплатит тем же в одной из будущих экспедиций. Но вы будете ожидать от них, скорее, не прямого возмещения, а именно жертвы на благо «группы», подобной той, какую принесли вы сами. Этого же ждут другие члены клуба, и те, кто не соответствует ожиданиям, могут потерять свое членство, либо постепенно и неявно, либо в одночасье и явно.

Генетическая инфраструктура клубности, будучи более сложной, чем таковая альтруизма "один на один", может показаться менее вероятной. Но уж если мы отстояли разновидность "один на один", дополнительные эволюционные шаги не столь уж недоступны. Также обстоит дело с последующими шагами, которые могли позволить выровнять более крупные группы. В самом деле, растущий успех растущего числа маленьких групп внутри деревни охотников и собирателей должен бы стать побудительным мотивом, в дарвиновском смысле, соединиться в более крупные и вступить в соревнование, а генетические мутации, которые взрастили такое соединение, могли процветать. Действительно, можно представить способность к лояльности и жертвенности по отношению к группе столь большой, как племена, фигурировавшие в дарвинистской теории группового отбора нравственных чувств. И все же этот сценарий не страдает усложнениями дарвиновского сценария. Он не предполагает жертвенности по отношению к тому, кто изначально не отвечает взаимностью.

В самом деле, реципрокный альтруизм классической разновидности "один на один" может сам по себе приводить к чему-то похожему на коллективистское поведение. У видов, обладающих языком, одним из эффективных и наименее затратных путей награждения хороших людей и наказания порочных является соответствующее оказание влияние на их репутации. Распространение сведений, что кто-то вас обманул, — это мощное возмездие, т. к. приводит к тому, что люди отказывают в альтруизме по отношению к этому человеку из опасения погореть на этом. Это помогает объяснить эволюцию «обиды» — не столько ощущения того, что вам причинили зло, сколько потребности публично выразить это. Люди проводят много времени, делясь своими обидами, выслушивая обиды, решая, насколько они справедливы, и внося соответствующие поправки в свое отношение к виновникам.

Возможно, Триверс, объясняя "нравственное возмущение" как движущую силу карающей агрессии, весьма преуспел в игре. Как заметили Мартин Дэйли (Martin Daly) и Марго Уилсон (Margo Wilson), если ваша цель — простая агрессия, нет необходимости испытывать чувство морального возмущения, вполне достаточно чистой враждебности. Можно предположить, что появление нравственных мерок и кристаллизация чувства обиды произошли потому, что люди эволюционировали посреди свидетелей, чьи мнения имели большое значение.

Почему именно мнения посторонних свидетелей имеют значение — это другой вопрос. Свидетели могут, как полагают Дэйли и Уилсон, накладывать "коллективные санкции", как составляющие "общественного договора" (или, по крайней мере, "клубного договора"). Или могут, как я уже предположил, просто исключать нарушителей из зоны своих интересов, создавая социальные санкции де-факто. И они могут делать что-то из обоих вариантов. В любом случае, выставление обид напоказ может привести к широко распространенным реакциям, которые работают как коллективные санкции и, таким образом, становятся важной частью моральных систем. Немногие эволюционные психологи стали бы оспаривать основное воззрение Дэйли и Уилсона о том, что "мораль — это аппарат животного с исключительной когнитивной сложностью, преследующего свои интересы в исключительно сложном социальном пространстве".

Возможно, самая законно удручающая вещь, касающаяся реципрокного альтруизма, — это то, что термин употребляется неправильно. Тогда как при отборе родичей «целью» наших генов является просто помощь другому организму, при взаимном альтруизме целью является то, чтобы сей организм остался под впечатлением того, что мы помогли, т. е. одного впечатления достаточно для того, чтобы вызвать ответное действие. Вторая цель всегда следует за первой в компьютере Аксельрода, и также часто это происходит в человеческом обществе. Но когда не происходит — в случае, когда мы выглядим хорошими, не будучи на самом деле таковыми, или с выгодой подличаем, не будучи пойманы, — не стоит удивляться, что выходит на поверхность уродливая часть человеческой природы. Отсюда тайные предательства всех степеней, от повседневных до шекспировских. И отсюда общее стремление людей доводить до блеска свои нравственные репутации. Репутация — вот предмет игры этого "морального животного". Отсюда же лицемерие, проистекающее, похоже, из двух природных источников: склонности к обидам и преданию огласке чужих грехов и склонности к сокрытию грехов собственных.

Развертывание посетивших Джорджа Вильямса в 1966 году раздумий о взаимопомощи в мощный массив толкований — одно из величайших достижений науки ХХ века. Оно включило в себя остроумные и вполне современные инструменты анализа и дало важнейшие результаты. Хотя теория реципрокного альтруизма не доказана в том смысле, в каком доказывают теории в физике, она по справедливости вызвала значительное доверие в биологии, и это доверие будет расти, поскольку в последние десятилетия становится все более ясной связь генов с работой человеческого мозга. Хотя эта теория не так загадочна или мудрена, как теории относительности или квантовой механики, она может в итоге изменить человеческое мировоззрение более основательно и более проблемно.